Сообщение с космолетом пожирало громадное количество времени планетарных связей, потому обычно такой вид связи использовался для передачи только лишь навигационных данных и указаний. Только лишь высоким правительственным чиновникам и военным разрешалось передавать более длинные тексты. Валентина до сих пор не могла понять, каким образом «Джейн» получает доступ в анзибли для ее статей, одновременно, не позволяя никому открыть, откуда же приходят эти революционные эссе. И это еще не все: «Джейн» тратил еще больше времени, пересылая на корабль все опубликованные ответы на ее тексты, информируя Валентину о любых аргументациях и стратегиях, используемых правительством против пропаганды Демосфена. Кем бы ни был «Джейн» – а Валентина подозревала, что это название тайной организации, которая проникла в высшие этажи правительственной администрации – справлялся он превосходно. И очень рисковал. Но, если уж «Джейн» желал – или желали – так рисковать, повинностью Валентины было создание такого числа статей, настолько страшных для правительства, какое ей только удастся создать.

Если слова могут служить в качестве смертоносного оружия, она обязана снабдить мятежников целым арсеналом.

Но вместе с тем она оставалась всего лишь женщиной. Ведь даже революционеры имеют право на личную жизнь, разве не так? На краденые то тут, то там мгновения радости, возможно – наслаждения, или хотя бы только облегчения. Валентина поднялась, не обращая внимания на боль после столь долгого сидения за клавиатурой, и протиснулась через двери своего малюсенького кабинетика. До переоборудования под личные потребности это была самая обычная каморка для хранения оборудования. Валентина чувствовала, что стыдится, спеша в кабину, где ждет ее Якт. Большинство революционных пропагандистов прошлого наверняка легко бы переждали эти три недели физического воздержания. А может и нет? Интересно, занимался ли кто‑нибудь подобным вопросом.

Добираясь до кабины, Валентина пыталась представить, как ученый мог бы написать вывод о финансировании такого научного проекта.

Помещение с четырьмя койками они делили с Сифте и ее мужем Ларсом – тот предложил девушке руку и сердце за несколько дней перед отлетом, поняв, что Сифте на самом деле собирается покинуть Трондхейм. Совместное проживание с новобрачными было делом нелегким – Валентина все время чувствовала себя чужаком. Только, никакого другого выбора у них не было. Космолет, вообще‑то, был фешенебельной яхтой, снабженной всяческими удобствами, о которых только можно было мечтать, но он никак не был приспособлен для такого числа пассажиров. Но он был единственным подходящим кораблем в окрестностях Трондхейм, так что его должно было хватить.

Двадцатилетняя дочь Якта и Валентины, Во, и их шестнадцатилетний сын Варсам занимали кабину вместе с Пликт, многолетней учительницей и самой близкой приятельницей семьи. Те члены экипажа яхты, которые решили лететь в это путешествие – ведь их и нельзя было оставлять на Трондхейм – спали в оставшихся двух помещениях. На мостике, в столовой, салоне и каютах толпились люди, изо всех сил пытающиеся оставаться людьми в этой толчее.

Но сейчас в коридоре никого не было, а Якт даже успел приклеить на двери карточку:

УЙДИ ИЛИ СДОХНИ И подписал: «Хозяин». Валентина вошла в каюту. Якт стоял, опираясь о стенку, настолько близко к двери, что от неожиданности она даже вскрикнула.

– Радостно знать, что один мой вид пробуждает стон наслаждения.

– Испуга.

– Иди ко мне, сладкая моя мятежница.

– А знаешь что? С формальной точки зрения – это я хозяйка корабля.

– Все твое принадлежит и мне.