– Подлетаем к Куманаягусу, – сказал Алехандро Кортес.

    С высоты городок выглядел россыпью белых кубиков на речном берегу. Его окружали плантации сахарного тростника с уже заметными всходами, и в этом обширном зеленом пространстве торчали кое-где крыши больших сараев. Несмотря на ранний час, тут и там суетились крохотные человеческие фигурки, а над трубами домов вились дымки. К северу от города местность повышалась, и на горизонте маячили одетые зеленью горы.

    Вертолет пошел на посадку, машину тряхнуло, и веки Анны приподнялись. Я люблю смотреть, как она просыпается – губы словно шлют воздушный поцелуй, а зрачки похожи на яркие золотистые агаты. Убедившись, что Кортес на нас не смотрит, я поцеловал ее за ушком и шепнул:

    – Прилетели, ласточка.

    Гул мотора смолк, откинулся люк, и гвардейцы стали выбираться из кабины. Анна зевнула и потянулась.

    – Мы уже в Гаване, дорогой?

    – Мы на Кубе, – дипломатично ответил я. – Может быть, слезешь с моих коленей? Ты их отсидела.

    Анна приподнялась, осмотрела кабину и заметила:

    – Ты уверен, что все в порядке? Мы как будто на другом самолете летели и совсем с другими людьми.

    Гвардейцы принялись разгружать вертолет, потащили мешки и длинные ящики с грохочущим в них железом. Капитан Мигель Арруба распоряжался, полковник Алехандро Кортес, тоже покинувший кабину, махал кому-то руками – должно быть, водителям джипов, правившим к месту посадки. Аэродром был невелик; с одной стороны за ним начинался город, а с другой лежал пустырь, заросший кактусами – листья лопатой и все в колючках.

    – Ты проспала пересадку, – сказал я Анне. – Пойдем. Нас ждут.

    Я выбрался наружу и помог спуститься моей ласточке.

    – А где Гавана? – спросила она, озираясь. – Где пляжи и отели? Где музеи и дворцы? Где пальмы, наконец?

    – Пальм нет, зато есть кактусы. – Я махнул в сторону пустыря. – Устроит?

    Едва мы оказались на земле, как работа замерла: все двенадцать гвардейцев и пять водителей подъехавших джипов стояли и с раскрытыми ртами – только слюна не капает! – и пялились на Анну. Капитан прикрикнул на своих подчиненных, потом Арруба и Кортес направились к нам и заслонили мою супругу от нескромных взоров.

    – Позвольте представить синьору Анну Дойч, – сказал я. – Кстати, она говорит на испанском.

    – Это хорошо, просто отлично, – заметил Кортес и подкрутил свои роскошные усы.

    И сразу застрекотали три пулемета, да так, что в ушах у меня зазвенело. Испанский тем и отличается от русского, что говорить на нем можно быстро. Быстро, быстрее, еще быстрее! Рапидо, рапидо! [4] При этом следует размахивать руками, улыбаться и кланяться, содрогаясь всем телом. Ждать, когда собеседник закончит фразу, нет никакой необходимости – все трещат одновременно и прекрасно понимают друг друга. Русский язык, могучий и плавный, как течение Волги, а испанский стремителен, словно бурный поток Гвадалквивира. И так же непонятен: все, что я уловил, сводилось к двум словам: белла донна. Кажется, полковник с капитаном восхищались внешностью моей супруги.

    Порозовевшая Анна повернулась ко мне.

    – Очень милые кабальерос! И дон Алехандро, и дон Мигель! Знаешь, они советуют мне переодеться. – Тут Анна подтянула вверх край своего топика.