– Вы в этом уверены?

– Полностью, – Ангиери сделал паузу. – Значит, вы не знали об этом, да? Вот видите, оказывается, моя жена была права. – Он снова немного помолчал. – Она вообще всегда бывает права.

– А что вы там говорили насчет куклы?

– Кукла, знаете, – такая детская кукла? Ну, такая, с которыми играют дети? Большая такая. С белокурыми волосами, понимаете?.. Надо же, кукла!

– Значит Карелла вышел из этой квартиры, неся в руках детскую куклу?

– Совершенно верно.

– И было это в понедельник вечером?

– Так точно.

– А сказал он вам что-нибудь?

– Ничего не сказал.

– Кукла, – проговорил Мейер с обалдевшим видом.

В квартире его встретила мертвая тишина. Он сразу же мог бы сказать, что в этой квартире побывала смерть. Даже тишина в пустой квартире может звучать по-разному, но когда ты многие годы в поте лица своего добываешь свой хлеб, работая полицейским, то тебе бывает не до поэтических софизмов. А вообще-то в квартире, из которой обитатели ее выехали на все лето, тишина совсем другая, чем в той, которая простояла пустой всего один день и когда известно, что хозяева ее вернутся сюда к вечеру, как обычно. А тишина в квартире, которой коснулась смерть, совершенно особая и ее безошибочно распознают те, кто хоть раз в своей жизни имел возможность смотреть на лежащий на полу труп. Мейер знал эту тишину смерти и прекрасно понимал ее, хотя он и не смог бы перечислить ее признаки. Квартира, в которой не гудит и не шумит ни один из бытовых электрических приборов, не стучит о раковину капающая из крана вода, т, к, краном уже давно не пользовались, наглухо замолк телефон, не тикают давно остановившиеся часы – все это составные части этой мертвой тишины, но отнюдь не все ее целое. Это лишь отдельные признаки абсолютной тишины дома, где побывала смерть. Настоящая тишина дает себя чувствовать сразу и заключается она отнюдь не просто в отсутствии привычных шумов. Она как-то необъяснимо касается чего-то глубинного и это чувство захватило Мейера сразу и целиком, как только он переступил порог квартиры.

Солнце яркими потоками било сквозь стекла закрытого окна, в столбах света плавали невесомые пылинки. Он тихо прошел по квартире, как бы боясь спугнуть затаившуюся здесь тишину. Проходя мимо детской, он заглянул в раскрытую дверь и увидел множество кукол, выставленных рядами на книжных полках. На низких полках, навешенных прямо под подоконниками были целые ряды кукол. Одетые в разноцветные нарядные платья, они смотрели на Мейера немигающими стеклянными глазами, сияя бессмысленными улыбками и ярким румянцем на щечках. Немые рты их были полураскрыты, как бы пытаясь сказать что-то, за алыми губками сверкали ряды ослепительно белых, ровных зубов. Нейлоновые волосы – черные, рыжие, светлые и серебристые – были причесаны на самый различный манер.

Он все еще продолжал рассматривать эту своеобразную выставку, когда услышал в двери звук вставляемого ключа.

Звук этот заставил его вздрогнуть. В этой тихой квартире он прозвучал громовым раскатом. Мейер явственно различил щелканье замка и скрип поворачиваемой дверной ручки. Он успел проскользнуть в детскую комнату, пока входная дверь еще не открылась. Быстрым взглядом он окинул комнату – книжные колки, кроватка, шкаф и ящик с игрушками. Он слышал в коридоре быстро приближающиеся шаги. Мейер, не раздумывая, отворил дверцу шкафа и вытащил револьвер. Тяжелые шаги приближались. Он скрылся в шкафу и прикрыл за собой дверцу, оставив небольшую щель. Затаив дыхание, он притаился в темноте.

Мужчина, который вошел в комнату, был высокого роста, широкоплечий и с узкой талией. Он остановился на мгновение в дверях, как бы почувствовав присутствие здесь еще одного человека.