Как всякий человек, я искренне восхищаюсь хорошо исполняемыми па‑де‑де, но сейчас я озверел и после нескольких бесплодных скачков заорал: "С дороги, черт побери!” – и, схватив девушку за плечи, резко оттолкнул ее в сторону. Показалось, что слышу хруст и крик боли, но я не обратил на это внимания: вернуться и извиниться можно было попозже.

Я вернулся скорее, чем ожидал. Девушка стоила мне всего, нескольких секунд, но их оказалось более чем достаточно смуглому мужчине. Когда я добрался до главного зала, его уже и след простыл: среди сотен бесцельно слоняющихся людей было бы трудно высмотреть даже индейского вождя в полном парадном уборе. И разумеется, не было никакого смысла поднимать по тревоге аэродромную службу безопасности, потому что прежде чем она что‑либо предпримет, убийца будет уже на полпути к Амстердаму; и даже если бы удалось немедленно принять все необходимые меры, шансов поймать его не оставалось. Это был высококвалифицированный профессионал, а у таких людей всегда большой выбор путей к отступлению. Так что я возвратился сразу же потяжелевшим шагом, на какой теперь только и был способен. Голова болела от малейшего движения, но, в сравнении с болью в животе, жаловаться на голову было просто неуместно.

Самочувствие было ужасным, и его нисколько не улучшило созерцание в зеркале моей бледной и вымазанной кровью физиономии. На месте моих недавних балетных движений двое рослых мужчин в мундирах с кобурами решительно схватили меня за руки.

– Не того хватаете, – сообщил я им тоскливо, – так что будьте любезны убрать свои грязные лапы и дайте мне передохнуть.

Поколебавшись и переглянувшись, они все же отпустили меня и отодвинулись почти на целых пять сантиметров. Я глянул на девушку, с которой мягко разговаривал какой‑то, по‑видимому, очень важный чиновник аэропорта в гражданском. Глаза у меня болели почти так же, как голова, и на девушку смотреть было легче, чем на мужчину рядом с ней.

На ней было добротное темное платье и темный плащ, а под горлом виднелся белый завернутый ворот свитера. На вид ей было двадцать с небольшим. Темные волосы, карие глаза, почти греческие черты и оливковый оттенок кожи ясно указывали, что происходит она не из этих краев. Если поставить ее рядом с Мэгги и Белиндой, пришлось бы потратить не только лучшие годы жизни, но и большинство преклонных лет, чтобы найти другую такую троицу, хотя, понятно, в данный момент девушка выглядела не лучшим образом. Лицо ее оставалось пепельным, а большой белый носовой платок, вероятно, пожертвованный стоящим перед ней мужчиной, был перепачкан кровью, сочившейся из распухающей на глазах ссадины чуть ниже левого виска.

– Боже милостивый! – вздохнул я сокрушенно и вполне искренне, ибо никогда не одобрял людей; наносящих вред произведениям искусства. – Это моя работа?

– С чего вы взяли? – голос ее был низким и хриплым, но, возможно, и этому я был виной. – Я порезалась нынче утром, когда брила бороду.

– Мне очень жаль. Видите ли, я преследовал человека, который только что совершил убийство, а вы загородили мне дорогу. Боюсь, теперь его уже не поймать.

– Моя фамилия Шредер. Я здесь работаю. – Стоящему рядом с девушкой типу было за пятьдесят, он выглядел уверенным, в себе и довольно ладным малым, но, видимо, ощущал в происходящем нечто умаляющее его значение и достоинство – чувство, которое неизвестно почему часто посещает людей, занимающих высокое и ответственное положение.