— Добро пожаловать, — приветствовала она меня. — Мы так рады, что вы смогли приехать.

Я ответил ей, что находиться здесь — огромная честь.

— Для вас это огромные расходы; мы знаем это. Путешествовать меж солнц. Когда-то, когда мы были гораздо моложе, мой муж отправился в такое же, чтобы заработать нам денег. Я не могла поехать, слишком дорого это стоило. Лишь он, и куклы. Я ждала долгие годы, но он вернулся ко мне.

Я пробормотал:

— Вам, должно быть, было одиноко.

— Да, очень одиноко. Сейчас мы живём здесь, куда лишь очень немногие могут приехать и увидеться с нами. Здесь красиво, не правда ли? Но одиноко. Но моему мужу и мне — нам одиноко вместе. Так лучше. Вам захочется умыться и, возможно, переодеться. Затем я отведу вас увидеться с ним.

Я поблагодарил её.

— Он будет рад вам. Ему нравятся молодые люди, ступившие на стезю старинного искусства. Но довольствуйтесь тем, что он вам покажет; не говорите ему «Как вы делаете это?» или «Сделайте то!». Пусть он показывает вам то, что хочет, и тогда он покажет вам немало.

И он показал. Не буду даже пытаться собрать все мои беседы со Стромболи в одну-единственную сцену, но он щедро делился со мной своим временем, хоть утро — целое утро, ежедневно, отводилось им для практики, в одиночестве, в комнате, уставленной зеркалами. Спустя некоторое время я увидел практически всё, о чём когда-либо слышал, за исключением знаменитого Дзанни, комического дворецкого. Стромболи показал мне, как держать в движении одновременно пять фигур, так хитро дифференцируя их жесты, что легко было представить себе, будто у танцующих, кричащих людей вокруг нас имелось пять разных операторов, в том случае, конечно, если вы, даже наблюдая за Стромболи, могли вспомнить, что у них вообще был оператор.

— Знаете, когда-то они были маленькими человечками, — провозгласил он. — Вы читали об их истории? Самые большие были не выше вашего плеча, а в движение приводились с помощью нитей. Вы знали, что в те дни человек был способен управлять максимум четырьмя? А сейчас они с нас ростом, ни к чему не привязаны, а я могу оперировать пятью. Возможно, что прежде чем скончаться, вы доведёте это число до шести; это не является чем-то невозможным. И тогда, заваливая ваш гроб цветами, будут говорить: «Он мог контролировать шестерых».

Я заверил его, что буду счастлив, если смогу управиться хотя бы с тремя.

— Нау́читесь. Уже сейчас вы умеете делать более сложные вещи. Но вы не научитесь, путешествуя лишь с одной. Если желаете научиться управлять тремя, то с вами всегда должны быть трое, чтобы можно было практиковаться. Но уже сейчас вы освоили женский голос — речь и пение; для меня именно это было наиболее сложным. — Он выпятил вперёд могучую грудь и ударил по ней кулаком. — Я уже старик, и мой голос не так глубок как прежде, но когда я был так же молод, как и вы, он был очень низким, и женщин я не мог озвучивать даже с помощью контроллера и динамиков кукол с максимально высоким тоном. А сейчас — послушайте.

Он заставил трёх своих девушек, Джулию, Лусинду и Коломбину, шагнуть вперёд. Мгновение они просто хихикали; затем посовещались громким шёпотом и разразились песней Розины из «Севильского цирюльника»: Джулия пела колоратурным сопрано, Коломбина меццо-сопрано, а Лусинда контральто.

— Не делайте записей, — наставлял меня Стромболи. — Сделать запись и потом сжульничать легко, но хорошая публика всегда поймёт это, кукольники-любители попросят показать, как это делается, а вы уже не сможете улыбнуться своему отражению. У вас уже очень хорошо получается озвучивать одну девушку. Никогда не делайте записей. Знаете, как я научился их озвучивать?

Я выразил интерес.

— Когда я только начинал (ещё не будучи женат), я озвучивал только мужские голоса.