– Не нужно нас бояться, – сказал мальчик. – Мы хотим с вами поговорить.

Бернард взял себя в руки. Он осторожно присел на обочину рядом с ними и постарался заставить свой голос звучать ровно.

– Вряд ли кто‑то собирается вас убивать, – сказал он. – Конечно, если вы будете продолжать совершать такие же поступки, как в последнее время, вас возненавидят и будут мстить. Или – можно сказать и так – люди будут защищать себя от вас. Но если вы перестанете вредить… – Бернард пожал плечами. – Неужели вы нас так ненавидите? Если нет, то мы наверняка сможем договориться…

Мальчик покачал головой.

– Вы ведете разговор в неверной плоскости. Это не вопрос любви или ненависти. Они значения не имеют. И никакие переговоры ничего не решат. Дело в биологической необходимости. Вы обязательно попытаетесь убить нас, потому что иначе вам придет конец. – Он помолчал, подчеркивая свои слова, потом продолжил: – Некоторые из ваших политиков, которые знают о нас, уже наверняка прикидывают – а не решить ли проблему так же, как это сделали русские?

– Так вы знаете об этом?

– Конечно. Пока Дети в Гижинске были живы, нам незачем было беспокоиться о себе, но когда они погибли, произошли две вещи: во‑первых, было нарушено равновесие; а во‑вторых, мы поняли, что русские не нарушили бы равновесия, если бы не сочли, что колония Детей – больше угроза, чем потенциальная ценность. Биологическая необходимость неумолима. Русские это сделали по политическим причинам; вы, несомненно, поступите аналогично. Эскимосы руководствовались примитивным инстинктом, но результат тот же.

Вам, однако, будет труднее. В России любой человек существует только для того, чтобы служить государству; если он противопоставляет себя государству, он изменник, а защита от изменников, как от отдельных людей, так и от групп, – долг любого общества. Так что в данном случае биологический долг совпадает с политическим. Но у вас считают, что государство существует для того, чтобы служить индивидуумам, из которых состоит общество. Поэтому вашу совесть будет мучить мысль о нарушении наших «прав».

Первая опасность для нас уже миновала. Она возникла, когда вы впервые узнали об акции, предпринятой русскими против своих Детей. Решительный человек мог быстро организовать здесь похожий «несчастный случай». Наше существование держалось в тайне, и все это можно было устроить ловко и без особых проблем. Теперь, однако, это невозможно. Люди в Трейнской больнице уже рассказали о нас; после прошлой ночи разговоры и слухи, вероятно, идут по всей округе. У вас уже нет возможности организовать убедительный «несчастный случай». Так что же вы собираетесь предпринять, чтобы нас ликвидировать?

Бернард покачал головой.

– Послушай, – сказал он, – давай рассматривать этот вопрос с более цивилизованной точки зрения – в конце концов, мы в цивилизованной стране, и она славится своим умением находить компромиссы. Твоя железная уверенность в том, что соглашение между нами невозможно, меня не убеждает.

На этот раз ответила девочка:

– Дело не в цивилизованности, – сказала девочка, – суть конфликта примитивна. Если мы будем существовать, то будем доминировать над вами во всем – это ясно и неизбежно. Согласитесь ли вы оказаться в положении низшей формы жизни и без борьбы начать свой путь к вымиранию? Не думаю, что вы уже смирились. Кроме того, здесь есть и политический аспект: может ли любое государство, каким бы терпимым оно ни было, дать приют меньшинству, которое постоянно накапливает свою мощь и держать которое под контролем оно, государство, не в силах? Ответ, естественно, отрицательный.

Что же вы намерены делать? Похоже, на какое‑то время мы в безопасности.