Барбер вышел в другую комнату и набрал номер телефона штаб‑квартиры военно‑воздушных сил коалиции. Сейчас ему нужен был только один человек.

Очевидно, генералу Чаку Хорнеру было достаточно поспать два‑три часа в сутки. Последние недели толком не удавалось выспаться никому из штаба коалиции, что располагался в подвалах под зданием Министерства обороны Саудовской Аравии, или из командования ВВС союзников, которое разместилось в подвальных помещениях саудовского министерства военно‑воздушных сил, но генерал Хорнер, казалось, не испытывал от этого никаких неудобств.

Возможно, он не мог заснуть, потому что его питомцы летали в глубокий тыл противника, и эти полеты продолжались все двадцать четыре часа в сутки, так что времени для сна не оставалось.

Среди ночи генерал Хорнер имел обыкновение бродить по лабиринту штаб‑квартиры, заходя то в «Черную дыру», то в центр тактического управления полетами. Если рядом звонил телефон, а дежурного на месте не оказывалось, генерал брал трубку сам. Изредка пилоты звонили откуда‑нибудь из пустыни; они надеялись получить разъяснения или найти ответ на неожиданный вопрос у дежурного майора, но, к их удивлению, им отвечал сам босс.

Демократичное общение генерала с подчиненными иногда приводило к курьезам. Однажды в штаб позвонил командир эскадрильи (по понятным причинам его имя здесь не называется) и пожаловался, что его пилотам на пути к своим целям приходится пробиваться сквозь плотный заслон зенитного огня. Нельзя ли сделать так, чтобы об иракской зенитной артиллерии побеспокоились тяжелые бомбардировщики, «баффы»?

Генерал Хорнер объяснил подполковнику, что это невозможно, так как «баффы» заняты своим делом. Командир эскадрильи пытался протестовать, хотел доказать свою правоту, но получил тот же ответ.

– Ну и педераст же ты, – возмутился подполковник.

Сказать такое полному генералу и при этом остаться безнаказанным редко удается простому офицеру. Об отношении Чака Хорнера к летному составу лучше всего говорит тот факт, что две недели спустя несдержанный на язык командир эскадрильи был произведен в полковники.

Около часа ночи Чип Барбер разыскал генерала Хорнера в штаб‑квартире, а еще через сорок минут они встретились в кабинете генерала, находившемся в том же подземном лабиринте.

Генерал прочел перевод сообщения Иерихона на английский и помрачнел. С помощью текстового процессора Барбер усилил некоторые фразы и выражения, чтобы сообщение более или менее походило на письмо, а не на донесение, полученное по радио.

– Это вы тоже узнали, опрашивая европейских бизнесменов? – язвительно поинтересовался Чак Хорнер.

– Генерал, мы ручаемся за точность информации.

Хорнер проворчал что‑то нечленораздельное. Как и все настоящие солдаты, он с недоверием относился к миру тайных операций, к тем, кого обычно называли шпионами. Так было всегда, и причина этого была очень проста.

Солдат должен быть оптимистом, возможно осторожным, но все же оптимистом, иначе никто никогда не пошел бы воевать. Напротив, мир тайных операций зиждется на концепции тотального недоверия и пессимизма. Две различные жизненные философии редко находят точки соприкосновения. Даже на этом этапе войны американских летчиков раздражали сомнения ЦРУ в том, что авиация союзников уничтожила гораздо меньше целей противника, чем утверждали пилоты.

– И этот предполагаемый важный военный объект представляет собой то, что мы думаем? – спросил генерал.

– Сэр, мы просто уверены, что это очень важный объект.

– Что ж, мистер Барбер, сначала нам нужно хорошенько приглядеться к этому чертовому объекту.

На этот раз чести удостился заслуженный ветеран TR‑1 из Таифа. Самолет представлял собой немного модернизированный старый U‑2 и использовался для сбора различной информации.