Мария Галина. Курортная зона
О СТРАНСТВУЮЩИХ И ПУТЕШЕСТВУЮЩИХ
Анне и Олегу Сон и всем остальным посвящается — …а на девятый день, — говорит Бэлка, — она ей приснилась. И говорит: «Туг очень холодно… тут такие очереди… почему вы не дали мне тапочки?» — Кто? — Да Лидочки Мунтян мама. Ты не слушаешь? — Почему? Очень даже. Воздух, постепенно темнея, колеблется над черепичными крышами, бесшумные потоки плывут над садами к темному, светлому, пестрому, дышащему морю, ширятся на земле сырые тени… Скука… Ленка будет журналистом. Или писателем. Она поедет в дальние страны, туда, где до сих пор бродят в диких землях редкие животные, и встретит самых разных людей, и познакомится с их диковинными обычаями, и напишет путевые заметки, и станет в конце концов знаменитой, и увидит все на свете. Башня Эйфелева, башня Пизанская, башня Вавилонская… — Бэ-элка, — ноет бэлкин малый, — я в туалет хочу. — Ну так сходи, — рассеянно отвечает Бэлка, тасуя колоду. — Стра-ашно. Там темно. — Ох, Господи, — Бэлка неохотно выбирается из-за стола. — Родили его на мою голову. Там свет зажигается? — Нет. Возьми фонарик. Ленка лениво следит, как они бредут по дорожке в дальний угол сада, к зеленой будочке сортира. Кузнечики прыскают у них из под ног. Малый пинает куст темно-фиолетовых флоксов, и с него осыпаются цветы и бражники. Когда Ленка станет совсем взрослой, она, разумеется, не будет так по-дурацки убивать время. Уж она-то найдет, чем заняться. На будущий год лето вообще, считай, пропадет, потому что придется готовиться в институт. Правда, она пока что не решила — в какой. Сама она склоняется к филологии, потому что обязательно будет журналистом. Или писателем. А родители стоят за химфак, потому что тогда кусок хлеба ей будет навсегда обеспечен. Медицинский еще лучше, но это они уж точно не потянут. Она вздыхает и откидывается на спинку раскладного стула. Стул шатается. Рабиновичи справа опять врубили свою музыку, а у Морозовых-Гороховых слева — день рождения, и оттуда доносятся возбужденные голоса и звон бокалов. Луч фонарика неуверенно блуждает между кустами смородины — Бэлка возвращается. У малого лицо подозрительно перекошено, он что-то мрачно бормочет себе под нос. — Вы чего? — спрашивает Ленка. — Он меня ущипнул, — сокрушается Бэлка. — С вывертом так. Знаешь, как неприятно, когда тебя щиплет ребенок, которого ты в принципе можешь убить одной левой. Ну я его немножко приложила… так, немножко. Малый всхлипывает. — Ладно тебе, — миролюбиво говорит Ленка. И с фальшивым энтузиазмом добавляет: — Ну что, через неделю в школу? Малый смотрит на нее исподлобья, наконец мрачно произносит: — Посылаю… — Не обращай внимания, — виновато говорит Бэлка, — он всегда такой… Ладно, раздавай. Что у нас сейчас? — Не брать «девочек». Летучие мыши парят низко на своих ночных крыльях и Бэлка пригибается и прикрывает руками пышные черные волосы. — Это предрассудок, — авторитетно говорит Ленка. — Как же, — мрачно отвечает Шкицкая, — предрассудок. Они везде. Знаешь, что случилось с дядей Зямой? — С каким еще дядей Зямой? — Бухгалтером. Ты его не знаешь. Я тогда еще маленькая была, как вот этот выродок… Приходит он как-то домой и говорит: «Бэлочка, все пропало. |
