Мария Галина. Неземля
«Чем втискиваться в брюки и сонеты…»
Чем втискиваться в брюки и сонеты, не лучше ль сразу дернуть в самоволку — предатели, двурушники, поэты, двуустки, двуутробки и двустволки.
Ну как тут возлюбить вот эти лица, из непромятой слепленные глины! Не лучше ль в одиночестве спуститься в зеленый дол, где бродят андрогины.
Избыток плоти с недостатком плоти не сопрягая наспех на кровати, а закатиться в высь, куда едва ли и ангелы бесполые летали.
Что океан, что суша — все едино, кто их любил, уже дошел до точки. Гуляй, Шекспир, по ветреным куртинам, гуляй, душа, в обнимку с оболочкой!
САНАТОРИЙ
1.
Оттого и болит у него голова, что ночами пылит за окошком трава, оттого и немеет рука, что ночами плывут облака. Ибо в медные трубы набился песок, и ночами плывут облака на восток, и сползает покинутый дом в тектонический темный разлом. Вот и слушает он, как гоняет волну аквилон по песчаному дну, вот и топчется он у небесных дверей, перебежчик ночных пустырей. Он и рад бы уйти, да цикады поют так, что спать не дают. Он и рад бы остаться — да сердце болит так, что жить не велит.
2.
Фонарь, сияющий сквозь плющ или сквозь дикий виноград, который выше райских кущ в ночном прибежище цикад, в ночном прибежище ночниц, в своем китайском фонаре — тот сорный свет из-под ресниц в ушедшем под воду дворе. Фонарь — который тень и свет в дырявом вьющемся шатре на одинокой из планет в ушедшем под воду дворе, где осыпается пыльца на виноградное крыльцо с надкрылий сумрачных пловцов, не открывающих лица.
3.
Над обрывом стеклянного зноя и в тени виноградного плена чуть повыше того перегноя, отдающего сыростью, тленом, отдающего сладостью, гнилью, вырастают пилястры и вазы, выползают улитки и слизни, хризантемы и дикие розы. Там растянуты, как для просушки, облака на растительной сетке, и мерцает фигурка пастушки в покосившейся темной беседке санатория «Красные зори» или, может, какого другого, на лиловых развалинах моря и других, о которых ни слова… Так и тянется жизнь понемногу, приникая к дрожащему свету, для ходящих под руку и в ногу на заброшенной части планеты, раз в году, в самых лучших нарядах, на разбитых асфальтовых плитах, во владеньях жуков и улиток, в двух шагах от чугунной ограды.
«Что толку таращиться, парень, во тьму…»
Что толку таращиться, парень, во тьму — присядь-ка, да выпей вина. Уж больно невесело мне одному, покуда восходит луна.
Ныряет звезда в ледяную купель, теряется сердце в снегах… Я видел, как скачет по лунной тропе человечек на тонких ногах. |
