— Да нет, это как раз в порядке вещей. Я их сама знаешь как боюсь… А только с тех пор начались у Лошади неприятности — как она выйдет на улицу, так ей плохо делается. Все ей, понимаешь, кажется, что кто-то подойдет сзади и пырнет ее ножном в спину. Ноги у нее, у бедной подкашиваются, в ушах шумит… Она теперь без мамы из дому не выходит.

— Вот это да! — восхищается Ленка. — Скованные одной цепью. Ладно, пошли, уговорила.

— Кстати, — неожиданно интересуется Лидочка, — ты Потрошилова давно видела?

— С убийства Улофа Пальме не видела, — отвечает Ленка.

— Что за политическая привязка?

— А он в запой ушел. Жалко, говорит, Улофа, хороший мужик был.

— Я его жене блузку толкнула, — говорит Лидочка. — Увидишь, скажи, пусть деньги отдаст.

— Да ты что, мать, — удивляется Ленка, — они же развелись.

— Давно?

— С убийства Улофа Пальме и развелись. Какие деньги, это ж год назад было!

— Как время летит! — удивляется Лидочка. — А мне казалось, это недавно было! Хотя нет, блузка-то была со стойкой, такие в этом году уже не носят. Еще кофе хочешь?

— Я бы поела чего-нибудь, — виновато говорит Ленка.

— Обойдешься, — отрезала Лидочка. — Я на диете.

У Лидочки орлиный нос, близко посаженные глаза и муж-художник. Держать в доме мужа-художника — все равно что афганскую борзую — престижно, но утомительно. Это не Ленка придумала — это в справочнике пород собак так написано. Отсюда и диеты. Лидочка неделями отказывает себе во всем, нагоняя вес за время кратких передышек. Жизнь у нее так и проходит — в борьбе и самоограничениях.

— Слушай, — говорит она, — ты святые письма получала?

Ленка уже привыкла к причудливому ходу Лидочкиных мыслей.

— Нет, только анонимные. И не я, а папа. «Не выступайте с отрицательным отзывом на защите диссертанта Иванчука 20 июня в 16.00 в большом актовом зале, банкета не будет, а то мы разделаемся, говорят, с вашей любимой доченькой».

— До чего ученые дошли! — возмущается Лидочка. — И кто писал? Диссертант этот?

— Нет, — говорит Ленка, — его тетя. Но подписано «Доброжелатель». Родители мне газовый баллончик дали, и еще гаечный ключ. Ржавый, но удобный. Так и хожу. А зачем тебе святые письма?

— Я их размножаю, — объясняет Лидочка. — Размножаю и рассылаю лучшим друзьям. А то, знаешь, что будет, если их не отправить?

— Что? — интересуется Ленка.

— Даже говорить об этом не хочу, — отрезала Лидочка.

* * *

— Истерия у твоей Лошади, — говорит папа, — чистейшей воды истерия. Это просто наказание какое-то — у меня на приеме тоже сплошные истерички у одной голова болит, когда она диплом писать садится, ну так болит, что в глазах темнеет, у другой на свекровь аллергия какая-то загадочная. Кстати, мамочка, интересный случай! Женщина, доктор наук, телефонную трубку платком обертывает и, когда садится, под себя папку для бумаг подкладывает. Тебе это ничего не напоминает?

— Ах, Муня, перестань, — обижается мама, — мои родственники все сумасшедшие. А твои, конечно, ангелы!

— Ты на личности не переходи, — отвечает папа, — я же просто спросил.

— Все с ней понятно, — авторитетно разъясняет Ленка, — третья стадия по Грофу.