В пиве никто не тонет,

Тонут всегда в воде.

Реки, моря, проливы —

Сколько от них вреда!

Губит людей не пиво,

Губит людей вода!

Катков разместился на переднем сиденье, не рискнул ехать бок о бок с шефом подшофе. Он и трезвый-то его подначивал за слабохарактерность, а теперь (думал, наверное, Алеша), совсем мог со света сжить.

Но Горохов никого сживать не собирался. А даже наоборот. Был весел и удал, порывался встать, но потолок кабины сдерживал командарма. И тогда он забился в угол и, наоборот, притих. А потом начал тихо рассказывать мне историю примирения с другом-врагом. Говорил негромко, чтобы только я слышал.

Передние ездоки ушли в музыку и не слышали нас. Из приемника уже плакала “Девушка в автомате”, плакала голосом не Жени Осина, а самым, что ни на есть женским. Песня оказалась стара, как мир, не знал…

Я придвинулся к Горохову поближе. Мне жуть как было интересно все узнать, я даже сам хотел об этом спросить, но не успел.

— Представляешь, Андрей Григорьевич, — вздохнул следователь, вытирая красный лоб концом широкого галстука. — Свинью мне подложил не Женька.

— Какую свинью? — я весь превратился в слух.

— Про того-то синюшного поросенка однокурсникам рассказал не он.

— А кто?

— Ульянка…

— Как, зачем?

— Женька Ревун никому не обмолвился, как мы и договаривались, лишь подружке своей рассказал, дескать, ведь желудок у нее слаб и с печенкой проблемы. Рассказал, чтобы не вкушала она жаркого из дохлой свинки, побереглась. А у той водичка не удержалась, и выболтала она наутро подружкам все. А может, и специально это сделала. Она когда с Женькой встречалась, ревновала его к друзьям. Пыталась все на себя одеяло перетянуть. И меня, конечно, не жаловала. Вот и устранила конкурента, так сказать.

— А как же вы потом ее отбили? В отместку?

— Да никого я не отбивал. Как говорится, не виноват я, она сама пришла, – тяжело вздохнул Горохов. – Нет, Ульянка, конечно, мне нравилась. И я даже влюблен в нее, вроде как, был по-юношески. Но чтобы у друга уводить — последнее дело. Даже если друг стал не друг, а так, как в песне Высоцкого… Это я так, для красного словца. Она сама ушла от Женьки и как-то на меня переключилась. А я всем говорил, что, мол, увел. Чтобы Женьку зацепить. Вот он все это долгое время и записывал меня в Иуды. А сегодня я хотел с ним поругаться и, если повезет, по мордасам дать, но – слово за слово, стопка, вторая, и разговорились по душам первый раз за много лет. Вот как бывает… И признался мне Ревун, что скучал по дружбе нашей, но не мог Ульянку простить. А когда я ему рассказал, как она прошлым летом с молодым инженеришкой в Ялту укатила, при живом-то муже... Тут его прямо перевернуло на все сто восемьдесят. Я, говорит, тебе еще спасибо сказать должен, что от змеюки такой уберег, что сам своей грудью ее грел. А у меня, говорит, семья сейчас крепкая и детей на две лавки. В общем, снова мы с Женькой друзья, — Горохов уже вытер галстуком не лоб, а незаметно махнул по глазам…

Он посмотрел на меня и добавил:

— Долго будем мошенницу ловить?

— Уже зацепки конкретные есть, Никита Егорович, завтра вам на свежую голову доложу.

— Плохо, — вздохнул следователь. — То есть, хорошо, конечно, но ты не торопись. Нужно все делать с чувством, толком и … Блин, слово забыл…

— Вы хотите в Волгограде задержаться? — прямо спросил я. Все равно завтра Горохову передо мной неудобно будет, так какая уже разница.

— Много нам с начальником Главка надо обсудить еще…

***

На следующий день Горохов пришел с утра с хорошим настроением, головной болью и стойким перегаром.