— Ну не скажите, вы еще бодрячком. Сколько вам? Шестьдесят? — спросил я, намеренно занизив возраст бабульки примерно на десяток лет, чтобы вышел комплимент какой нужно, но все равно не рассчитал.

— Восемьдесят три.

— Ого, — присвистнул я. — Ни за что бы не подумал, — теперь уже без лукавства и с некотрым восхищением проговорил я.

А бабуля – молоток. Живчик. Можно сказать, почти долгожитель, если учесть, что средняя продолжительность жизни в СССР (за некоторым исключением), как правило, не переваливала за семьдесят лет.

— Я еще государя видела, — с гордостью заявила Людмила Петровна. — А скольких вождей потом пережила!

— И еще многих переживете, — заверил я. — Только никакой чертовой метки здесь нет. Значит, все нормально с квартирой.

— Не чертовой, — поморщилась бабуля, — а бесовой.

С таким раздражением, будто я березу с ёлкой перепутал или шапку с живой кошкой.

— А какая разница? – отмахнулся я. – По мне, что черт, что бес — один балбес.

— Разница есть, бес, если для нас с вами, страшнее черта. Бес – злой дух и вселяться в человека может.

— Да нет здесь никаких злых духов, и пятна вашего нет. Сами посмотрите! А вообще, было ли оно?

— Ты мне не веришь? А зря…

Людмила Петровна, сокрушаясь, покачала головой.

— Кто еще может подтвердить ваши слова? Кто видел сей казус на стене?

— Да никто, вроде, — сокрушенно пробормотала бабуля. — Умерли все… Хотя, погоди! Работников ЖЭКа вызывали же Кирьяновы. Когда закрасить не могли стену. Но они не отреагировали. Сказали, что дом еще не старый и стены отпотевать могут, вот и ползет чернота на сырость. У них и можешь поспрашивать.

— Хорошо, обязательно спрошу. А тепрь пойдемте уже. Что-то я совсем тут замерз.

Мне хотелось уже завершить это эксцентричное знакомство – пусть старушка хоть зелья из жуков и совиных перьев варит, только без меня. Мы вышли на лестничную площадку. Навстречу попалась растрепанная женщина. Глаза шальные, лицо осунувшееся, ветровка нараспашку. Она торопливо отперла соседнюю с тринадцатой квартирой дверь и, даже не поздоровавшись, шмыгнула туда. Бам! Дверь с грохотом за ней захлопнулась.

— Что это с ней? — я недоуменно проводил ее взглядом. — Будто не в себе… И в авоське не продукты, а лекарства какие-то. Но на больную она не похожа. Вон как промчалась по ступенькам. Как на пожар.

Моя провожатая на секунду оглянулась на меня, видно, размышляя, когда это я успел все заметить, но не дала мне слишком долго чувствовать себя умным и подкованным.

— Да Вера это, соседка наша. С дочкой живет, подростком. Болеет у нее Ирка. Вот горе-то для матери. Второй месяц хворь не отпускает.

— А что за хворь? — насторожился я.

— А никто не знает, — пожала плечами Людмила Петровна. — Тошнит, голова кружится, устает быстро. В общем, в четырнадцать лет слабость напала. Уж каким только врачам она ее не показывала, какими только лекарствами она ее не пичкала. Все одно не помогает.

— А врачи что говорят?

— Что все нормально, мамаша, не беспокойтесь. Бывает такое в переходном возрасте, мол, организм растет и перестраивается, гормоны и прочие казусы в кровь выбрасываются. Потерпите, все пройдет.

— Может, и правда? — я задумчиво поскреб отросшую щетину на подбородке. — Возраст такой…

Не хватало ещё мне тут начать разбираться в медицине, чтобы отличить россказни и страхи от реального бедствия.

— Да какой – такой? — всплеснула тем временем руками Людмила Петровна. — Я в энтом переходном возрасте своем за сохой и бороной ходила.