– Что-то вид мне твой не нравится, – я плотно прикрыл за собой дверь. – Ты ночью спала?

– Да какой там, – махнула она рукой. – Подкинул ты мне вчера подарочек. Почти до утра провозиться пришлось. Кортик обыском изъяли. Следы крови на нем присутствуют. Экспертизу в СМЭ назначила, проверку показаний на месте провели. Гребешкову допросила, запросы долгоиграющие наклепала, вот так и время пролетело.

– Спасибо, оперативно сработала. Ну, сама понимаешь, дежурному следователю я не мог этого Воробьева доверить. Хрен знает, что у вас за гадюшник теперь здесь творится. Без обид. Обещал я Боре, что доживет он до приговора.

– Думаешь, Сафонов его не достанет в КПЗ?

– А зачем ему это? Сама подумай. Свидетель против него – оказался убийцей. Его слово против подозреваемого в тяжком преступлении. Он – подполковник МВД. Теперь всяко отбрехается.

– Да он и так бы отбрехался, бумажку-то злополучную, тобой обещанную, мы не нашли в сейфе. Дело совсем дрянь. Думаю, Горин с подполковником заодно был. Дальше хуже будет… – Галина осеклась, опустив глаза, шмыгнула носом.

Так, началось в деревне утро.

– Ну, говори уже, что случилось?

– Из Москвы звонили, по Горину. Понимаешь, у него репутация кристально чистая была, отец фронтовик, герой войны. В общем, давят на нас, Андрюш…

– Не понял?

– Боюсь, как бы тебя крайним не сделали.

– Дело у тебя, закон, что дышло.

На такие мои шуточки Галина нахмурилась, конечно. Впрочем, она и до этого не улыбалась.

– Пока у меня, но могут изъять из производства, если что-то не понравится. Просто, видишь, какое дело. Мент продажный – это для Союза ещё сносно звучит, хоть и неприглядно. А продажный прокурорский работник, который за соблюдением законности блюсти должен, да еще и несостоявшийся убийца – сам понимаешь, катастрофа в масштабах страны.

– Ты думаешь, системе проще сделать виноватым меня?

– А ты как сам считаешь?

– А я пока в справедливость немного верю… Это все ваши подковерные игры. Думаю, прокурор города руку приложил. Может, и он с Сафоновым заодно.

– Может, и так, – Галя вздохнула и отрешенно посмотрела в окно, будто хотела вырваться на свободу, на улицу, – только что я сделаю? Я человек под приказом. Что скажут, то и выполняю.

– И меня арестуешь, если прикажут?

– А что делать? Откажусь – дело из производства заберут, другому, более сговорчивому всучат. Уж лучше ко мне на допросы будешь ходить. Вместе думать будем.

– Все так плохо? И сколько мне гулять осталось?

– Не знаю… Думаю, что завтра-послезавтра за тобой уже конторские придут.

– Что ж. Спасибо, что предупредила…

– Я вот, что подумала, ты схоронись где-нибудь. На работу ко мне не ходи. Связь будем держать по телефону. Никто не подумает, что ты мне на рабочий звонить будешь.

– Спасибо, Галь. Не забуду…

– Не за что. Я ведь знаю, что до истины только ты докопаться сможешь. За Глеба Львовича, за себя… А из СИЗО ты ничего не сделаешь. Лучше в бегах, так хоть руки развязаны будут.

– Ты как всегда права. За меня не волнуйся. Есть у меня надежное местечко, где бурю переждать можно.

– Отлично. Адрес только мне не говори. Не дай Бог, случится что с тобой, и меня винить будешь…

– Адрес я никому не скажу. Я теперь волк-одиночка. Как раньше…

– Когда – раньше?

– Да было время…

Как ей всё объяснить? Ни к чему и пытаться.

– Береги себя, Андрюш…

– Прорвемся. Ты мне телефон свой напиши.