— Что за черт? — сказал Шейн, потому что это была не просто сирена. Это был целый хор из них, волнами перекрывающих вопли друг друга. Каждая сирена в городе, похоже, направлялась в их сторону.

Клер почувствовала болезненную волн понимания, которая стала еще яснее, когда Мирнин поднялся по лестнице, присоединившись к ним в клетке, взял ее за плечо, и сказал, — А теперь мы уходим. Никаких возражений. Амелия и Оливер приближаются, и они ведут с собой столько сокрушительной силы, сколько имеют в своем распоряжении. Если вы хотите сохранить свои тела, души и свободу, прекратите обнимашкаться и пошли. Никто в этой комнате не будет в безопасности, как только они окажутся на месте. У них сейчас «сначала стреляй и не задавай вопросов» настроение.

— Обнимашкаться? — тупо повторила Клер. — Что это…?

— Нам действительно необходимо спорить о выборе слов? Сейчас?

— Нет, — сказал Шейн. — Мы с тобой. И мы уходим.

И они ушли бы, вот только когда Мирнин повернулся и направился к открытым железным воротам, кто-то поднялся по ступенькам и заблокировал выход.

Бишоп. Невероятно, но он выглядел даже моложе, чем на видео, словно он старел в обратную сторону.

Его рот и воротник рубашки были перепачканы свежей кровью. Клер подумала, что глаза у него — древние, злобные и практически безумные, когда он улыбнулся, показав клыки, и сказал, — Пусть они придут. Моя дочь думала, что сможет заморить меня голодом, замуровать меня, сделать из меня наглядный пример. Я сделаю такой же пример из этой комнаты, битком набитой людьми — нет, из всего этого города — чтобы никто и никогда не смел больше произносил это имя без содрогания. Кошмар начинается сейчас. Просыпайтесь и наслаждайтесь.

Мирнин посмотрел на Бишопа с откровенным ужасом и быстро попятился. Он отпустил Клер. Фактически, он прикрылся ею и Шейном.

— В чем дело, мой старый друг? — спросил Бишоп. Он спокойно протянул назад руку, схватился за дверь и захлопнул ее за собой с грохотом и металлическим гулом. Затем он согнул раму так, чтобы не возможно было открыть — намного эффективней, чем замок. — Никаких умных планов? Никаких глупых игр? Потому что, знаешь ли, я не забыл, что ты сделал, когда предал меня. Ты знаешь, я буду рвать тебя на части по кусочку за раз… сначала пальцы рук и ног, затем займусь всем остальным. А твои маленькие людишки, они — минутное дело. К тому времени, как Амелия и ее свита доберутся до нас, я буду пить их кровь из твоего черепа.

— Вы всё еще можете сбежать, — сказала Клер. Она не могла поверить, что у нее было достаточно сил на разговоры, но она сказала это. Она была напугана, но не настолько. Каким-то образом, после всего, что она видела, Бишоп больше не был наихудшим вариантом. — Вы могли сломать стену и исчезнуть в этой неразберихе. Вы знаете, если Амелия схватит вас, она вас убьет.

— Более того, я думаю, Оливер вполне убедил ее, что делать из меня наглядный пример — плохая стратегия, — сказал Бишоп. Он расхаживал из стороны в сторону, каждый раз сокращая расстояние между ними. — Я предполагаю, что она казнит меня незамедлительно. Или хотя бы попытается. Но в этом я лучше, чем они, любой из них или все они вместе взятые. Я самый лучший убийца, который когда-либо жил.

— Да, вы, похоже, не слишком беспокоитесь, — сказал Шейн.

— У меня было много времени обдумать мое место в этом мире, пока она держала меня взаперти в этом крошечном, душном аду. Нечего есть. Нечего слышать или чувствовать или прикасаться. Только бесконечная, темная вечность. И знаете, что я решил?

Шейн покачал головой. Клер поняла, что она всё ещё держала небольшой, покрытый серебром нож, и теперь она слегка подтолкнула черную сумку ближе к Шейну, кто мельком взглянул на нее.