Мол принц Антон давно продался сам и Россию продал. Видать Либман своих людей в город послал говорить против принца Антона.
— Ты говори, да не заговаривайся, — оборвал его генерал. — Ты против кого говоришь! Либман человек регента!
— И что с того? Вы меня спрашиваете, а я отвечаю. Давеча взяли мы человека, а он имя Либмана назвал и грамотку нам показал. Пришлось его отпустить восвояси.
— И верно сделали, что отпустили. А чего говорил сей человек?
— Ругал принца Антона, да принцессу Анну Леопольдовну. И понял я, что Либман своих людишек по городу разослал, дабы они ненависть черни на семейство Брауншвейгское направили. Остерман же своих людей подговорил противу герцога Бирона толпу подзуживать.
— Да зачем сие? — спросил генерал. — Ведь герцог Бирон регент при малолетнем императоре Иване. А принц Антон отец Ивана. Нельзя им нынче ссориться.
— И я так думаю. Но сии немцы, что пауки в банке, ваше превосходительство.
Ушаков задумался. Будущее было непонятным. Сам Андрей Иванович привык, по-своему, честно выполнять свои обязанности и устои власти государственной охранял. Но вот теперь стало непонятно что есть сия власть, а что враждебно сей власти.
Бирон регент империи и правитель России. Но и принц Антон лицо не последнее. И вице-канцлер Остерман.
— Ты меня слушай, Ваня, — обратился Ушаков к Топильскому. — Мы с тобой разбираться в интригах и коньюктурах придворных не станем. Что будет далее одному богу известно.
— Одно могу сказать, Андрей Иваныч, Бирону долго не усидеть.
— Тихо. И здесь уши Либмана и герцога есть. Али на дыбу захотел?
— На кой мне дыба.
— Вот и помалкивай более, Ваня. А людей, особливо офицеров, что за принцессу Елизавету стоят трогать не стоит.
— Отпускать? — спросил Топильский.
— Не отпускать сразу. Коли "слово и дело" кричали то заарестовывать сих людишек стоит. Но затем выпускать их по-тихому, али давать бежать. Вон недавно сержанта семеновского пола Петьку Шувалова взяли. А он ведь при дворе Елизаветы трется. А коли она завтра императрицей станет? Сей сержант в генерала превратиться, али в обер-камергера. Вот и кумекай.
— Пережить бы все сие. Устал я от сего, Андрей Иваныч.
— Что делать, Ваня. Время такое…..
Год 1740, октябрь, 21 дня. Санкт-Петербург. В доме у Либмана.
Пьетро Мира и Кульковский пришли в дом банкира уже под вечер. Рожи у них были побитые и несло от них перегаром изрядно. Банкир поморщился и прикрыл нос платком надушенным.
— Ох, и несет от вас.
— Дак задание у нас было такое, пить и гулять, — проговорил Кульковский.
— Русские удивительный народ, — Мира потер подбитый глаз. — Мне никогда их не понять.
— Вы все сделали как надобно? — спросил Либман.
— Да, — ответил Кульковский. — И люди твои, банкир, работают хорошо. Принца Антона скоро станут ругать по всему Петербургу.
— Но и герцога любить больше не станут, — честно признался Мира. — Бирона ругают и обвиняют во всех грехах. Русским надобен тот, кто все всем виноват будет. И они нашли такого человека — Бирона. Принц Антон совсем не того пошиба фигура, Лейба. Он слишком ничтожен. Ему ли тягаться с герцогом Бироном?
— Это ничего, — спокойно сказал Либман. — Русских, иногда, не трудно обмануть. Главное чтобы принца Антона ненавидели больше чем Бирона. Народ в России такой что….
Банкир махнул рукой и замолчал. Он хорошо понимал, что Бирон в России не популярен и популярности ему в ближайшее время не достичь ни чем, даже если он все свои средства раздаст нищим. |