Если бы каким-то образом заткнуть эту дыру, то ветер в самой долине потерял бы половину своей мощи, если не больше. Но дыра неимоверно огромная, а ветер в ней не ветер, а ураган, утащит любые камни и вышвырнет из дыры на той стороне, как песчинки…

    Если первую зиму они едва пережили, то каждая следующая проходила легче, он мог думать уже Не только о том, как бы выжить да как бы пережить еще ночь. Теперь без остановок для отдыха летал не только в Город Драконов, но даже до Кушака, самого дальнего города Куявии, где драконов не знали и никогда не видели. Он оставлял дракона возле городской стены, быстро покупал все диковинки, каких не знали в Городе Драконов, и спешил вернуться к Чернышу, что от нетерпения готов разнести городскую стену и ворваться в город, круша по дороге дома, только бы поскорее увидеть дорогого и любимого, самого обожаемого и замечательного человека на свете, своего папу!

    Теперь Черныш большой и сильный дракон, Иггельд излетал на нем всю Куявию, все земли, княжества, побывал в крепостях, вылетал в сторону стольного града Куябы, сильно трусил при виде черных башен колдунов: кто знает, какие у них приказы по охране столицы, но с каждым разом кружил все ближе, однажды набрался отваги и пролетел над самим городом, жадно смотрел на огромные сказочные дворцы с покрытыми золотом крышами, видел, как народ останавливается и, приложив ладони козырьком к глазам, провожает его взглядами.

    И однажды, возвращаясь в свою долину, наконец-то рассмотрел над входом в туннель растрескавшиеся скалы, нависающие глыбы. Видел их, конечно, и раньше, но сейчас как будто ощутил сильнейший толчок в сердце.

    – Черныш, – сказал он охрипшим голосом, – похоже, я нашел нам новую игру…

    Конечно, и сотня каменотесов не смогла бы вот так взбираться на самый верх, вбивать деревянные колья, поливать водой и ждать, пока те разбухнут и начнут ломать камень. Даже в пещере среди ночи они слышали внезапный короткий сухой треск, а долгие мгновения спустя – тяжелый удар о землю. Глыбы откалывались нехотя, разбивались, падали не всегда прямо перед входом, самые мелкие утаскивало ветром и вышвыривало с той стороны, но Иггельд упорно поднимался на спине Черныша, которому уже надоела эта непонятная игра, вбивал десятки кольев, выливал бочки воды.

    Почти месяц он без перерывов ломал камень, вход завалили крупные глыбы, а между ними он набросал мелочи, даже щебня, и наконец изнуряющий все эти годы ветер… прекратился!

    Нет, он, конечно, врывался в долину, уж очень удобная дорога, но сразу же наталкивался на стену, терял разбег и оставался простым ветром, а не той жутью, что отравляла жизнь.

    Закончив, он кликнул Черныша, тот патрулировал над долиной и гонял журавлей, что осмелились пролететь чересчур близко от запретной зоны. Черныш, хотя в это время с раскрытой пастью ловил вожака журавлиной стаи, а тот виртуозно уворачивался, сразу заметил призывный жест, оставил журавлей и понесся вниз, сложив крылья.

    Журавли что-то кричали вслед, то ли уверенные, что трус убежал, то ли сочли, что вообще убили это большое и толстое. Черныш наконец растопырил крылья, но его еще несло к земле, как падающий камень, крылья трещали под напором ветра, мышцы вздулись таким чудовищными буграми, что Иггельд напрягся и стиснул кулаки, передавая часть своей мощи крылатому другу.

    Черныш выставил лапы, ударил о землю задними, они сильнее, и тут же треть веса обрушилась на передние. Он присел под собственной тяжестью, но, Иггельд заметил, брюхо едва-едва коснулось земли, и тут же выпрямился на лапах и даже помахал хвостиком: мол, оценил, какой я молодец?

    – Оценил, – согласился Иггельд сердито.