Я прислонилась плечом к стене и, опустив голову, согласилась.

— Хорошо, Дима.

— Ева, мы же мечтали об этом.

— Мечтали, — еле слышно проговорила я.

— Ты ведь об этом помнишь? Не забыла?

— Я не забыла, просто кое-что изменилось.

— Что?

— Раньше я мечтала о признании, а сейчас… Я просто хочу заниматься любимым делом. А всё остальное потом.

Димка склонил ко мне голову.

— Вот и занимайся. А я буду заниматься всем остальным. — Он улыбнулся. — Для этого я тебе и нужен — решать твои проблемы.

Я подняла на него глаза и вдруг поняла, что Калинин стоит слишком близко ко мне. Уже притиснул меня к стене, наклоняется ко мне, а в глазах искорки пляшут. И не надо долго мучиться, чтобы понять, к чему он ведёт.

Я судорожно втянула в себя воздух и нырнула под Димкину руку. Отошла от него и постаралась придать себе безразличный вид. Правда, раньше мне этот фокус никогда не удавался. Сдула со лба чёлку, поправила воротник блузки, а когда обернулась к Калинину, посоветовала себе не замечать его снисходительную улыбку.

— Значит, через неделю?

— Через неделю. Кстати, тогда с нашим многоуважаемым спонсором и познакомишься. Он приедет. И если он останется доволен, тогда вопрос с московской выставкой решится уже через неделю, так что постарайся, я тебя прошу.

— Что значит, постарайся? — переспросила я. — Мне платье короткое надеть или банкет в его честь закатить?

— Просто постарайся быть самой собой и не спугни его.

Я усмехнулась, немного злорадно.

— А для таких проблем, Димочка, у меня ты есть. Вот и старайся.

Мой ответ Калинину, конечно, не понравился, он бы предпочёл, чтобы я клятвенно пообещала его не расстраивать и всё исполнить так, как он хочет и как задумал, но меня теперь так и подмывало ему надерзить. Он, наверное, это почувствовал, потому что всю следующую неделю с нравоучениями ко мне не лез. Да и вообще я видела его не часто. Видимо, у него на самом деле было много работы, и вся она каким-то боком касалась меня, и это было несколько непривычно. Из-за этого я нервничала, и из-за приближающейся выставки не находила себе места. И по ночам не спала уже из-за этого, а не… сами знаете из-за кого. Это была моя первая персональная выставка. И видеть на улице афиши с моим именем, было непривычно и волнительно, но в то же время безумно приятно. "Спешите видеть! Впервые на арене — Евгения Дорофеева! Молодая, но очень талантливая. Правда-правда". Смешно… Димке говорила, что меня на данный момент жизни больше волнует работа, чем её оценка, но, как оказалось, ошибалась.

— Всё-таки я тщеславна, — пробормотала я себе под нос, разглядывая афишу на доске объявлений у входа в Димкину галерею. И тут же решила, что фотографию Калинин выбрал удачную. У меня тут такое мечтательное лицо!..

— Не нервничай, — шептала мне Сонька на ухо, когда великое событие, наконец, свершилось и открытие выставки состоялось. — Всё-таки надо было тебе коньячку чуть-чуть… Борь, я же говорила!

— Ты говорила это час назад, я уже выпил всё.

— Молодец.

— Что? Я тоже нервничаю. Не заметно? А когда банкет?

Сонька выразительно на него посмотрела.

— Банкет после выставки.

— Жалко. Женька вся белая стоит.

— Прекратите, — шикнула я на них. — Я, кажется, глупостей журналистам наговорила.

Дядя только улыбнулся.

— Им всё равно, что ты им наговорила. Напишут то, за что им платят. Так что не волнуйся. А Димка твой где?

— Он не мой.