Наивная моя мама! Как и отец, она всю жизнь чего-то боялась. Бумажек с печатями, родительских собраний, участкового.

Я твердо решил остаться в столице и в свой городок возвращаться не собирался. На диплом мне было наплевать. Главное — отношения с Катей.

— До конца месяца поживешь? — спросила мама.

— Нет. У меня всего пять дней.

— Ну хотя бы десяток. Мы все по тебе соскучились.

— Не могу. Надо ехать.

В те же дни я встретил в Красном Яре своего одноклассника Васю Кошелева. В десятом классе мы занимались в полузапрещенной тогда секции карате. Потом я уехал в Москву, а Вася, отслужив в армии, жил в Ростове. Небольшого роста, широкий в груди и плечах, он производил странное впечатление. Мне виделось что-то хищное в его спокойных светло-голубых глазах. Был он коротко стрижен и, судя по всему, продолжал заниматься спортом. Я бы назвал его крутым, но таковых в нашем захолустном городке тогда не водилось. Да и выглядел Вася по-другому. Без надоедливых к месту и не к месту адидасовских причиндалов, золотой цепи на шее и стриженного налысо затылка.

Василий Васильевич Кошелев, по школьной кличке Вась-Вась, тоже приехал погостить к родителям. Мы не были с ним друзьями, но жили на одной улице, и я позвал его отметить приезд. Мы чувствовали, что пригодимся друг другу, и даже успели в те дни съездить на рыбалку.

— Значит, остаешься в Москве? — спросил он.

— Да.

И неожиданно для себя рассказал про Катю. Наверное, мне требовалось с кем-то поделиться. Он слушал внимательно. В Кошелеве чувствовалась жестокость уже успевшего много повидать человека. На правом боку темнел лиловый уродливый шрам.

— Ты повоевать успел? — показал я на шрам.

— Немножко.

— Афган?

— Теперь за этим необязательно за границу ехать. На Кавказе уже в полный рост пуляют.

— И наших убивают?

— Убивают, — вздохнул Вась-Вась. — Наплачемся еще с Кавказом. Вначале Карабах, теперь Осетия, а Горбачев, сволочь меченая, будто ничего не видит. А в Москве как жизнь?

— Перестройка. Иностранцев полно. Офисы шикарные открываются.

— В столице есть где развернуться. Правильно сделал, что решил там остаться. В нашей деревне только небо коптить да детей строгать.

— А ты, Вася, где сейчас? — спросил я.

— С братвой кручусь, — просто ответил Кошелев. — Ты не упускай эту Катю. В жизни только один шанс дается. Я вот своего пока не нашел.

— Живешь-то ничего?

— Ничего. Тачка есть, хата… Но все ненадежно. Сегодня есть, завтра нет.

Мы расстались, договорившись, если понадобится, найдем друг друга через родителей.

В Красном Яре у меня имелись более близкие друзья, чем Вася Кошелев. Но я не стремился с ними встретиться. Я не мог объяснить, что нас объединяло с Кошелевым, но чувствовал — с прежними своими друзьями мне говорить не о чем. Здесь можно только коптить небо. Тихая рутинная жизнь нашего пыльного поселка, работа в рыбхозе или на лесопильном заводе — все, что они имели. Я хотел большего.

Через два дня я был у Кати.

— Вернулся, — просто сказал я. — Ты знаешь, я, кажется, не могу без тебя.

Богатая избранница смотрела на меня блестящими, сразу поглупевшими глазами.

— Больше я тебя никуда не отпущу, — заявила она ночью, прижавшись ко мне всем телом.

В ее словах звучала театральность. Что-то давно увиденное в фильмах. Но Катя не лицемерила. Она влюбилась и не хотела со мной расставаться.

Вопрос с моим распределением и пропиской решился быстро.