— Кроме вас, некому ответить на второй главный вопрос, — как мог мягко, сказал Ванзаров.

— Это какой же?

— Как такое возможно…

— И что вы от меня хотите услышать?

— То, что может сказать только великий криминалист.

Аполлон Григорьевич раздраженно отмахнулся.

— Перестаньте, друг мой, не пытайтесь ко мне подлизываться. Ваши старания вижу на три шага вперед.

— Неужели все так плохо? — спросил Ванзаров.

— Плохо то, что я не могу признавать очевидный факт. И, тем не менее, это есть. Доказательство лежит на столе в мертвецкой…

— Почему не можете?

Лебедев широко развел руками.

— А то вы не понимаете! Девицу, симпатичную, надо сказать, нашпиговали, как поросенка чесноком!

— Вам такое попадалось?

— Чтобы молодое человеческое тело в двух десятках мест продырявили толстым шилом или заостренным прутом, а потом в эти дырки воткнули ветки, как в клумбу? Причем воткнули так, чтобы вытащить было невозможно: изнутри обломки веток загнуты и упираются в кожный покров? Нет, мне такое не попадалось!

— Там у нее на груди еще…

— Это сущий пустяк! — Аполлон Григорьевич резким жестом словно бы отмел возражения. — Всего лишь срезали кожу тонкими полосками вроде какого-то иероглифа.

— Астрологический знак, — сказал Ванзаров.

— Что?

— Знак Льва.

— О, ну тогда совсем другое дело! — и криминалист выразился так, что уши матерого извозчика покраснели бы от стыда.

Этому Ванзаров был рад: Лебедев выпустил пар и теперь способен нормально вести беседу.

— Аполлон Григорьевич, объясните, каким образом барышня с такими ранами смогла прожить не менее двенадцати часов, при этом была счастлива, передвигалась сама и, по словам свидетелей, танцевала?

— Для танцев у нее отлично развита мускулатура икр. И имеются мозоли на пальцах ног, что говорит вот о чем — она танцует много и часто, — последовал уклончивый ответ.

— Разве человеческий организм может вынести такое страдание?

— Не только страдание, там налицо заражение крови, кровопотеря.

— Каков ваш вердикт? — Ванзаров не отставал, хуже репейника.

— Могу сказать, что ни один жизненно важный орган ветками не задет, — сказал Лебедев. — А как она это вытерпела… Не знаю. Радуйтесь. Да, я не знаю…

— Радоваться нечему. Возможно, морфий?

— На такое время никакого морфия не хватит. Тем более, не нашел следы от уколов. Предположу какой-то особый состав. Взял образцы крови, тканей, содержимое желудка. Будем разбираться… Кстати, не льстите, что ваше указание ввести морфий ее убило. Скорее всего, просто закончилось действие обезболивающего.

— Благодарю, вы сняли с души моей камень…

— Позвольте! — Лебедев упер руки в бока кожаного фартука. — Это вы из меня второй главный вопрос вытягивали, а какой же первый?

Можно было чуть-чуть поиграть с терпением великого криминалиста, доведя его до грани. Что Ванзаров и проделал.

— Первый главный вопрос… — он нарочно растягивал слова, как будто раздумывал прямо сейчас, — очевиден: для чего ее отпустили?

Кажется, Лебедев ожидал услышать нечто иное.

— И что в нем такого важного? — спросил он.

— Психологика… Ой, простите… — Ванзаров даже похлопал себя по губам. — Некий преступник заманивает барышню под неизвестным предлогом.