|
Ланарк лежал в противоположном углу, на небольшом помосте, покрытом красным линолеумом. Дверь была металлическая, и Ланарк знал, что она заперта. Голова болела, немытое тело чесалось; Ланарк не сомневался: произошло что-то ужасное. Он подобрал одеяла и, покусывая сустав большого пальца, попытался думать. Чувствовал он в первую очередь грязь, беспорядок и утрату. Что-то или кого-то он потерял: секретный документ, родственников или самоуважение. Прошлое представлялось путаницей не связанных между собой воспоминаний, подобных куче старых фотографий. Чтобы их рассортировать, он принялся вспоминать свою жизнь с самого начала.
Сперва он был ребенком, потом школьником, потом умерла его мать. Он стал студентом, попытался заниматься живописью, тяжело заболел. Некоторое время он околачивался по кафе, далее устроился работать в институт. Спутался там с женщиной, потерял работу, поселился в каком-то плохо управляемом месте, где родился его сын. Женщина и ребенок от него ушли, и по не очень понятной причине он был послан с какой-то миссией на какую-то ассамблею. Вначале это было трудно, потом легко, потому что он внезапно оказался известным человеком с важными бумагами в портфеле. Его любили женщины. Ему был дарован неожиданный отпуск с Сэнди, затем что-то холодное кольнуло его в щеку…
Мысли его отпрянули от этого воспоминания, как пальцы от раскаленного металла, но он вернул их обратно, и постепенно в его мозгу возникли недавние, более гнетущие картины.
Глава 42Катастрофа
По темному небу стремительно неслись облака. Не видя ничего, кроме немногих скал, разбросанных там и сям, старых костей и кучки перьев под ногами, он огляделся и позвал: «Сэнди?» — но на вересковой пустоши не было больше никого, а на западе таяли в облаках два-три закатных луча. Он пустился бежать по вереску с криком «Александр!», споткнулся и упал во тьму. Что-то душило его, он боролся, потом понял, что это стеганое пуховое одеяло, откинул его и сел.
Он лежал в постели в темной комнате, чувствуя головную боль и невыносимую утрату. Что привели его сюда друзья, он не сомневался, но кто они были? Куда они ушли? Он нащупал выключатель ночника и щелкнул им. Комната оказалась дортуаром, где у каждой стены стояло по две кровати, между ними — туалетные столики с дамской косметикой. На стенах висели цветные постеры с певцами и лозунги вроде такого: ЕСЛИ ВЫ ПАРАНОИК, ЭТО ЕЩЕ НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ПРОТИВ ВАС НЕ ПЛЕТЕТСЯ ЗАГОВОР. Его одежда была разбросана по полу. Он застонал, потер себе виски, встал и быстро оделся. Сомнений не было: недавно произошло что-то очень хорошее. Это приключение не было любовью, но оставило его готовым для любви. Восторг раскрыл его, подготовил для кого-то, кого здесь не было. Его мучила невозможность обнять кого-то и шептать ласковые слова, ощущая ответные объятия и слыша слова любви. Он вышел из комнаты и поспешил по коридору туда, где слышались за дверью музыка и голоса. Ланарк толкнул дверь и остановился, мигая на ярком свету. Голоса стихли, потом кто-то выкрикнул: «Смотрите! Он возвращается!» — и загремел раскатистый смех.
Народу в галерее было меньше, чем в прошлый раз. Гости по преимуществу лежали на подушках в нижнем этаже, и Ланарк спешил мимо них, поглядывая направо и налево. Ему вспомнился тонкогубый улыбающийся ротик в просвете темных волос, и он, заметив чей-то смеющийся рот и темные волосы, крикнул: — Это ты? Ты была со мной? — Когда? — В спальне? — Нет-нет, не я! Может быть, Хельга? Женщина, которая танцует вот там? Ланарк бросился на танцплощадку с криком: — Ты Хельга? Ты была со мной в спальне? — Сэр, — произнес Тимон Кодак, танцевавший с женщиной, — эта леди — моя супруга. Смех доносился со всех сторон, хотя на площадке танцевала лишь одна пара и играл только один саксофонист. |
