…Очевидно, без толку проторчав в подъезде Руслана больше двух часов, Георгий Спасакукоцкий обрёл некую способность обидеться и подумать о возможной выволочке за позднее появление дома, которое могли ему устроить его собственные строгие родители. Решительно позвонив в дверь Зайченко во второй раз, он сбивчиво попросил мать Руслана передать сыну, что дождаться того он не смог, и протянул ей в качестве записки несколько сложенных вчетверо страничек из школьной тетрадки. Та, разумеется, вопреки предостережениям Руслана, не придала этому никакого значения и равнодушно положила листочки на трюмо в прихожей. С облегчением вздохнув, Спасакукоцкий направился домой, но тут его удаляющаяся фигура и была замечена Русланом Зайченко. И, едва его окликнул знакомый голос, Спасакукоцкий немедленно раскаялся в таком опрометчивом поступке. Однако делать было нечего. Оправдываясь, Спасакукоцкий убеждал Руслана немедленно подняться в квартиру и убедиться, что его сочинение так и лежит на трюмо, — никакого родительского контроля там явно не предусматривалось. Однако Руслан был настроен воинственно.

— Ты, тварь… — он даже не замахнулся, но Спасакукоцкий дёрнулся так, будто его уже ударили. Журнал, который он держал в руке, упал на землю. Вся его тощая, сгорбленная фигурка выглядела жалкой и беспомощной. Созерцание этого символа человеческого унижения захлестнуло Петра такой волной ярости, что… К тому же это был его родной дядя, который, что ни говори, а пытался неуклюже довести племяннику после исчезновения его родителей своё искреннее желание о нём заботиться!

— Не смей! — закричал Ларин Пётр, не вполне осознавая, что он делает. Понятно, что наиболее нелепым было бы двенадцатилетнему мальчишке ввязываться в драку с верзилой-идиотом. Но неожиданно Зайченко, застигнутый врасплох, спешно выругался в сторону Спасакукоцкого и, воровато подняв глаза на окна своей квартиры, побежал к подъезду.

Тоскливо озираясь, Спасакукоцкий остановил свой взгляд на мальчике. Глаза его были полны слёз, но тут же в них вспыхнула искра негодования — он узнал своего утреннего юного знакомца. Секунду они глядели друг другу в глаза, после чего Спасакукоцкий зашагал по улице. Было в его надломленной походке что-то такое, из-за чего Пётр не решился навязывать свою компанию.

…Впрочем, пора было подумать о возвращении домой. Пётр решительно двинулся по тёмной улице в сторону, где, как ему казалось, должна находиться станция, в буфете которой ему удалось сегодня некоторым образом пообедать.

И тут сзади раздался визг тормозов.

— Мальчик, ты, наверное, местный, — окающий выговор выдавал жителя российской глубинки.

Серый «козлик» накрыл Петра запахом бензина. Полный мужчина почти наполовину высунулся из окна.

— Мальчик, может, ты нам скажешь, как лучше проехать на Васильевский?

Застряли в дороге, засветло не успели, не искать же стоянку на этой чёртовой окраине…

Мужчина что-то ещё говорил; похоже, его не смущало то, что такой маленький мальчик бродит один по городу в такое время, когда все нормальные дети уже в постели. Но Пётр его не слушал. Слова «Васильевский остров» просверлили его сознание огненной вспышкой. Ситников! Без Ситникова ему не вернуться назад! Возможно, Ситников, который заварил всю эту кашу, сможет помочь Петру выпутаться из собственной же дурацкой затеи.

— Мне тоже туда, — ответил Пётр. — Я как раз на станцию шёл. Давайте я с вами поеду и покажу…

Найти дом инженера Ситникова оказалось не так уж сложно. Ларин Пётр ещё раз вызвал в своём воображении профессорскую визитку. «Козлик», несмотря на свой неважный вид, передвигался прилично, и уже через час Пётр оказался во дворе-колодце, вертя головой в надежде увидеть те самые светящиеся окна.