— Триста лет? — переспросил Пётр. Он был ошарашен.

— Салага! — сказал капитан. — Именно триста, и ни днём меньше! Я не зря предупреждал тебя об осторожности. Эта морская бестия в два счёта окрутит кого угодно!

— М-да, — расстроенно сказал Пётр. Он уже успел сочинить сказку, в которой вместо Царевны-Лебеди фигурировала Царевна-Чайка, и теперь болезненно переживал крушение иллюзий. — Так что вы говорили о шторме?

— О шторме нечего говорить, — ответил капитан. — К нему надо готовиться! Да вот и он, лёгок на помине.

И он указал на едва заметное облачко, темневшее на далёком горизонте. Оно напоминало капельку фиолетовых чернил, упавшую в ванну с водой и наполовину в ней растворившуюся. Увы, в отличие от капельки, тёмное облачко не только не растворялось в небесной синеве, но и, напротив, прямо на глазах становилось темнее и больше. Петру не приходилось видеть, как приближается шторм, но даже он сразу понял, что капитан прав: на них с огромной скоростью нёсся шквал.

— Шквал с норд-оста! — закричал вперёдсмотрящий из своего гнезда на верхушке мачты. — Идёт прямо на нас!

— Сам вижу, — буркнул капитан, поднял помятый медный рупор и железным голосом прокричал на весь корабль: — Есть шквал с норд-оста! Свистать всех наверх! По местам, ленивые тюлени, если хотите когда-нибудь вернуться в порт!

Потом он опустил рупор, бросил взгляд на какой-то прибор, вмонтированный в колонку красного дерева рядом с корабельным компасом, и удручённо сгрёб бороду в кулак. Его лицо, до сих пор бывшее просто озабоченным, вдруг сделалось тёмным и угрюмым, как у человека, только что получившего какое-то воистину страшное известие.

— Что случилось, капитан? — спросил Пётр.

— Дело плохо, юнга, — после долгого молчания ответил тот. — Мне жаль тебя огорчать, но ты должен знать, что нас ожидает. Понимаю, ты ещё слишком молод, чтобы выслушивать такие известия, но боюсь, повзрослеть тебе уже не удастся. У тебя просто не будет на это времени, парень. Через десять минут шквал будет здесь, а ещё через минуту все мы окажемся на дне. Теперь ты всё знаешь и можешь умереть как мужчина — мужчина, которым ты мог бы стать, но уже не станешь. Поверь, мне очень жаль, что всё так вышло.

У Петра немного похолодело внутри, но на протяжении последних суток это случалось с ним так часто, что он уже начал понемногу привыкать. К тому же для человека, готовящегося умереть, капитан выражался чересчур цветисто. Наверное, сказывалась привычка всё время говорить стихами и неисправимый романтизм, свойственный всем настоящим мореходам. Словом, если бы капитан Раймонд сказал просто: «Мы пропали», Пётр, наверное, испугался бы сильнее. Сейчас он тоже испугался, но вместе со страхом испытал что-то вроде раздражения: капитан произнёс целую речь, но при этом ухитрился так и не объяснить, в чём дело.

— В чём дело, капитан Раймонд? — повторил он. — Неужели вы никогда не попадали в шторм? Вам ли, потомственному моряку, бояться обыкновенного шквала?

— Все вы, чужеземцы, одинаковы, — горько сказал капитан. — Всё у вас обыкновенное — обыкновенный туман, обыкновенный шквал… Если бы шквал был обыкновенный, мой оракул предсказал бы его за сутки! А сейчас — полюбуйся на него!

И он сердито постучал пальцем по выпуклому стеклу прибора, на который минуту назад смотрел и который привёл его в столь мрачное расположение духа.