Судно повиновалось заклинанию с огромной неохотой. Медленно и неуклюже, как груженная гравием баржа, оно повернулось на девяносто градусов и встало как вкопанное левым бортом к надвигающемуся шквалу. Его поднятые паруса бессильно хлопали вразнобой; отовсюду доносились отчаянные голоса матросов, читавших заклинания, па которые «Каракатица» совершенно не реагировала. Между тем зловещая фиолетовая туча расползлась уже на четверть неба. Она стремительно росла, приближаясь с каждым мгновением. Вода стала свинцовой и подёрнулась злой мелкой рябью с белыми барашками пены.

— Великолепно, — с горечью сказал капитан. — Нет, это действительно великолепно! Теперь первое же дуновение шквала опрокинет нашу посудину кверху килем, и все мы благополучно отправимся на корм рыбам. В самом деле, зачем мучиться? Вы правильно сделали, парни, что заставили меня подставить шквалу борт. Теперь всё кончится в считанные мгновения. Жаль только, что я так и не успел выкурить трубку.

Пётр настолько растерялся, что разжал кулак, и Свисток немедленно этим воспользовался.

— Мы погибли! — простонал он. — Всё кончено. Всё кончено! О! О-о-о!!! О, я несчастный!

Пётр закусил губу.

— Капитан, — сказал он, — а такелаж у вас настоящий?

— Самый настоящий, — безразлично откликнулся капитан. — А что толку? Никакой такелаж не выдержит того, что нас ожидает…

— Ещё один вопрос, — быстро и деловито сказал Пётр. — Вы говорили, что на Островах профессия моряка передаётся по наследству?

— Совершенно верно, — глядя на приближающийся шторм, откликнулся капитан. — Каждый из моих матросов может проследить свою родословную самое меньшее на две тысячи лет, и все мужчины в его роду — моряки. Послушай, юнга, к чему эти вопросы?

— Есть шанс, — так же быстро сказал Пётр. — И если вы на время уступите мне свои полномочия, я попытаюсь им воспользоваться.

— Хочешь напоследок побыть капитаном? — горько усмехнулся старый морской волк. — Да, ты действительно ещё совсем ребёнок… Что ж, попробуй. Не дело это, конечно, — уступать мостик сопляку, — но попробуй… В конце концов, на Островах всё возможно. Ты нас в это впутал, тебе и выпутывать. Попробуй. — Он снова поднёс к губам свой рупор и рявкнул: — Слушай мою команду! На мостике юнга! Его голос — мой голос, его рука — моя рука! Слушать юнгу!

Отголоски медного рёва ещё катились над палубой, блуждая среди поднятых парусов, а Пётр уже отобрал у капитана рупор и поднёс его к губам. Ноги у него вдруг сделались ватными, во рту пересохло, волосы на голове поднялись дыбом от волнения. Он понимал, что слишком много на себя берёт: ему приходилось ходить под парусом по спокойной глади подмосковного водохранилища, но тяжёлый трёхмачтовый фрегат — не детское пластиковое корыто с плоским дном и косым парусом чуть побольше носового платка, на каком привык плавать Пётр. Но другого выхода у него не было, разве что попросить у капитана напоследок разочек затянуться трубкой, чтобы узнать, что хорошего находят взрослые в курении.

Свисток, как всегда, подлил масла в огонь.

— Не боишься опозориться? — вкрадчиво спросил он.

— Подумаешь, — сказал Пётр. Ему вдруг стало легко и свободно. — Если даже и опозорюсь, об этом всё равно никто не узнает.

— Ты меня утешил, — саркастически заявил Свисток и полез прятаться в карман.

Пётр снова поднял рупор, откашлялся и сказал:

— Слушай мою команду! Убрать паруса! Гребцы, на вёсла! Развернуть судно носом к ветру! Левый борт — табань! Правый борт — вёсла на воду! Да не так! — закричал он, услышав знакомую разноголосицу заклинаний.