— Трое. Все русские. По виду — бандиты.

— А что у вас с зубами? — неожиданно сменил тему комиссар.

Мошкарин смутился. За него ответил Анри:

— То же, что у всех русских, — плохие дантисты!

— Он ведь, кажется, в Португалии живет? — вновь перескочил на Троицкого гость.

— В Сан-Теотониу, — пояснил Перес. — На своей вилле. Португальцы отказали России в экстрадиции.

— Да-да, я помню из газет… Кажется, Троицкий объявил себя жертвой политического режима…

На самом деле комиссар ничего такого не помнил и газет отродясь не читал. Информацию к сегодняшней встрече готовили для него помощники. Спрашивая, «что стряслось», комиссар прекрасно знал тему разговора. И агент Перес знал, что комиссар знает. И Мошкарин понимал, что первый знает, а второй знает, что первый знает. Так что беседа походила на плохой водевиль.

— Там у них все кому не лень — жертвы политического режима, — добавил комиссар и ухмыльнулся так, что стало видно его язык: очень большой и розовый.

Перес разозлился. У него накопилось немало претензий к русским и, конечно, не было больших симпатий к русским преступникам. Но к русскому политическому режиму у него претензий было еще больше. Потому что именно этот режим отобрал когда-то у дальних предков Переса много недвижимости и сельскохозяйственных угодий. Не считая наличных денег и ювелирных изделий. Комиссару, однако, возражать не полагалось. И Анри сказал:

— Совершенно верно, месье комиссар. Вот португальцы и испугались. Шума не захотели.

— Ну так арестуйте его!.. Нам бояться нечего. А экстрадиция — это уже не наши вопросы.

Этого Анри не ожидал. Комиссар прекрасно знал, что с арестом Троицкого могут возникнуть проблемы. Но он и тут прикинулся дурачком, перекладывая решение на Переса. «Жирный трус», — подумал Анри, а вслух произнес:

— Да, но… может случиться скандал.

— Почему? — якобы удивился комиссар.

— Он приехал на фестиваль. По приглашению комитета. Как продюсер одного из фильмов. И не просто фильма — а заявленного в главном конкурсе.

— Гм, это меняет дело…

Перес ничего не ответил. Нелепая тишина повисла минуты на две. Нарушил ее Мошкарин — звучным тягучим зевком.

— Пусть он сварит кофе, — зло велел наконец комиссар.

Перес кивнул Мошкарину, и тот с готовностью отправился на кухню.

Перес продолжал молчать. Дудки: пусть и комиссар проявит какую-нибудь инициативу. Кроме заказа кофе.

— Но ведь мы могли и не знать, что он здесь… — вслух размышлял комиссар. — Фестиваль закончится… Троицкий уедет…

Внутри у Переса все кипело.

— Как же мы могли не знать?! Что мы, читать не умеем?! Он будет во всех газетах, во всех телерепортажах. У него будет премьера, — Перес втолковывал комиссару элементарные вещи. — Русские потребуют…

— Эти русские… — сплюнул комиссар. — Так что же делать? Задерживать нельзя, не задерживать тоже нельзя? И так скандал, и эдак скандал. Хватит нам истории с Де Ниро…

Конфуз с Де Ниро действительно имел место, но лет тридцать назад. Актера, гениально сыгравшего сверхбандита дона Корлеоне в «Крестном отце-2», скрутили на пляже двое молоденьких патрульных. Признали, что перед ними физиономия знакомого преступника, но что это актер из фильма — не докумекали. Сломали ему что-то — кажется, палец на руке. Плавки порвали. Вся «желтая» пресса потом битый месяц потешалась над артистом.