..
Рассчитываешь хорошо заработать? Так, сынок? Храни тебя бог, дорогой
Рой! А у меня концы с концами не сходятся. Разве я могу нанять
работника? Я бы сразу разорился... Ты правда сможешь помочь в эти дни?
Тогда я, пожалуй, выскочу...
Я глубокомысленно сказал отцу:
- Не в долларах счастье, а в миллионе долларов. - Я думал о
дневнике.
Поздно вечером все собрались у стола. Том так и уснул, уронив
рыжую голову рядом с тарелкой и не выпустив вилки из руки. Отец важно
восседал в старинном, прадедовском кресле, тщательно ремонтируемом
всеми поколениями, и просматривал газеты. Мать умилялась, глядя на
Эллен, которая, не поднимая головы, штопала носки Тома. Я смотрел на
нее и удивлялся. Джен вздыхала, разглядывая ее костюм, прическу, туфли
и профиль. Зять старательно таращил осоловевшие от усталости глаза и
не уходил из уважения к гостям.
- Что это вы тут пишете, сынок? Зачем вместо разрядки вам опять
понадобилась "холодная война"? Что вы хотите заморозить?
- Хотя бы священное статус-кво, - неохотно отозвался я.
- Я не понимаю вашей латыни, но если африканцы не хотят нас, то
нечего им грозить... натравлять их друг на друга... да еще и
подсовывать одной стороне ядерную бомбу... Мало нам руанского взрыва?
Или нужен еще какой-нибудь чикагский взрыв?
- Чепуха! Америка будет в стороне, она здесь ни при чем.
Африканцы могут взрывать свою Африку хоть ко всем чертям.
- Постой, но ведь ты собираешься туда?
- Что ж делать, па, журналисту нужны впечатления. Для обмена на
доллары!
И тут мать залилась слезами:
- Ты погибнешь там, мой мальчик!..
- Вот-вот! Хорошо бы все американские матери поплакали...
заблаговременно, - ворчал отец.
Ну что я мог ему объяснить, этому простаку? Разве он в состоянии
уяснить, что ядерное оружие послано нам богом как оружие
справедливости, которым можно сдерживать наступление коммунизма на
свободный мир. И с ним можно говорить лишь с позиции силы, по всему
миру защищая наши национальные интересы!
Он ответит, что все это давно читал, и упрямо качнет головой...
Эллен ночевала в комнатушке Тома, которого Джен взяла к себе.
Ночью дверь комнатушки оказалась запертой. Пристыженный, я пошел спать
на улицу под гигантским старым вязом, ветви которого в свое время
облазил.
На рассвете отец поднял меня. Эллен была уже готова, снова
мальчишески прелестна, в платочке, с опущенными, чуть лукавыми
глазами.
Мы проработали три дня, три счастливейших дня моей жизни. Я даже
полюбил эти семейные вечера с открытым ртом Тома, с искрящейся
завистью Джен, вялой тупостью зятя, хлопотами матери и воркотней
ничего не понимающего в политике отца, зудящего об оптовых ценах,
ссудах, процентах, удобрениях, конкурирующей компании, бессовестной и
во всем виноватой, о механизации, снова о ценах, процентах и ссудах,
которые до смерти нужны и которых негде взять. |