Но тем мореходам еще предстояло родиться.

    Неистовый ветер рвал кожаный плащ, разглаживал жесткую бороду, нес за плечи длинную гриву волос, не то седых, не то от рождения белесых. Голубые глаза, почти не щурясь, обшаривали утренний горизонт. Ветер и человек были давнишними друзьями. Олав кормщик, по прозвищу Можжевельник, родился на корабле. На том самом, что стоял на якоре в бухте, под защитой скал.

    В давно минувшие времена волны выгрызли у острова середину и, словно удовлетворившись, навсегда утихли в отвоеванной бухте. Самому жестокому шторму не удавалось вкатить сюда тяжелую зыбь. Корабль отдыхал.

    Это была боевая лодья - длинный, хищно вытянутый черный корабль с высоко поднятыми носом и кормой. Такой корабль, стремительно бегущий по морю, назывался «дрэки» - дракон. Жители южных земель, привыкшие бояться полосатого паруса, со страху переиначили: драккар. Во время походов форштевень корабля украшали резной мордой чудовища - на страх недругам и всяким злым силам, таящимся в морской глубине. Но теперь дракон был снят и убран под палубу.

    Негоже пугать духов гостеприимного островка.

    Олав кормщик сын Сигвата гордился своим кораблем и любил его. Корабль - это дом, это богатство, это преданный друг. Не всякий рождается на палубе, но для многих боевой корабль становится еще и могилой. И нет могилы почетней.

    Весь вчерашний день и половину ночи викинги боролись со штормом.

    Разъяренные волны врывались на палубу, окатывая гребцов и грозя унести за борт.

    Люди сидели по двое на весло, привязавшись к скамьям, и работали не жалея сил.

    Впрочем, они знали свой драккар и не боялись, что море сумеет с ним справиться.

    Так и вышло: в конце концов Олав разыскал в море этот островок и направил корабль в бухту, ориентируясь по гремевшему во мраке прибою. Он знал, что здесь всегда можно укрыться.

    Бросив якорь, мореходы спустили мачту, закрыли затычками гребные люки и натянули над палубой кожаный шатер. Большинство воинов спало еще и сейчас.

    Олав спустился вниз и пошел по прибрежным камням к кораблю.

    Возле сходней стоял один из викингов и умывался, раздевшись до пояса.

    -  Ветер отходит, Халльгрим хевдинг, - сказал ему Олав. - Буря начинает стихать.

    Халльгрим хевдинг, то есть вождь, был суровым великаном тридцати трех зим от роду. Вершинная пора жизни, которую он не успел еще миновать… Но выглядел он старше, как все, кто избрал своим домом палубу боевого корабля. И уж если он повышал голос, отдавая команды, то этого голоса не мог заглушить никакой ураган.

    Он стряхнул воду с длинных усов и проворчал:

    -  Хорошо.

    С подветренной стороны острова было почти так же тихо, как в бухте.

    Серые громады скал уходили высоко в небо, заслоняя от ветра, и даже на порядочном расстоянии от берега вода была гладкой. Ветер лишь изредка ерошил ее рябью, обваливаясь откуда-то сверху.

    По кромке воды шли мужчина и мальчик. Мужчина был молод и очень похож лицом на Халльгрима - и странно было бы им, двоим братьям, не походить друг на друга. Но мальчишка казался похожим на вождя еще больше, потому что был его сыном. Звали его Видгой, и минуло ему пятнадцать зим.

    Сын хевдинга шагал впереди, а мужчина придерживался за его плечо и спотыкался о камни, через которые Видга переступал без труда.