Эрлинг покосился на него - но потом все-таки взял Дретта за плечо.

    -  Храбро ты разговариваешь, Валландец, и еще храбрей поступаешь… Но не знаешь ты того, что самому смелому нет нужды пугать других. Твое счастье, что ты мне все это наговорил, а не братьям. Вот они-то сочли бы за трусость не сжечь после этого Терехов. Да и тебя вместе с двором! Ну а меня самого называют Эрлингом Бондом…

    Угрюмый Дретт впервые улыбнулся при этих словах, напряженные плечи опустились. Он хитро прищурил на Эрлинга единственный глаз, и морщинистое лицо помолодело сразу на десять зим.

    -  Вот потому-то мы и хотели видеть тебя, Эрлинг Виглафссон, а не их…

    Халльгрим хевдинг был совсем плох…

    -  Зря ты отпустил Бедвара и того, второго, - попрекнул Эрлинга Хельги. - Если мы теперь принесем в жертву раба, не оскорбит ли это богов?

    Олав кормщик посмотрел на Хельги поверх головы больного и сразу уронил взгляд. Нехорошая мысль посетила его… Умрет Халльгрим, и слепой брат не сможет занять его места. Эрлинг хевдинг - и Видга, ревниво косящийся на двоюродных братьев! Вот так и появляются в море бродячие корабли и вожди на них, никогда не выходящие на берег…

    Видга сказал, не поднимая головы:

    -  Принеси в жертву меня.

    У Хельги почти все лицо было скрыто повязкой - никто не видел, что оно выражало. Хельги ответил, помолчав:

    -  Ты, верно, слыхал про Ауна конунга и про то, как он одного за другим жертвовал сыновей, чтобы прожить еще несколько зим… Ты хочешь, чтобы твоего отца назвали подобным ему?

    Видга промолчал. Одеяло на груди отца медленно приподнималось и опускалось. Это движение завораживало, притягивало взгляд, заставляло гадать - сбудется или не сбудется следующий вздох…

    За этого вождя любой из его людей сам продел бы голову в петлю и смеясь подставил бы сердце копью… Но тут-то заморыш Скегги подобрался к своей Ас-стейнн-ки и тихонечко потянул ее за руку:

    -  А как лечат у вас в Гардарики?

    Он прошептал это слишком громко. Все обернулись.

    -  Ты что сказал? - спросил Хельги грозно. У Скегги от ужаса отнялся язык. И пришлось Звениславке отвечать за него:

    -  Он спросил, как лечат у нас на Руси… Хельги встрепенулся:

    -  Как?

    Теперь уже не у Скегги - у самой Звениславки съежился в груди холодный комок! Но послушная память сразу закружила перед нею водоворот лиц - быстрее, быстрее… - и выплыло любимое. Лицо страшное, разрубленное хазарской саблей через лоб и скулу… и глаза, остекленевшие от муки. И высокая седая старуха, которую никто не помнил молодой и которую назвали Помощницей Смерти еще когда Звениславкин отец, рыжеусый Малк Военежич, босоногим мальчишкой свистел в глиняные свистульки… Помощница Смерти поглядывала на солнце, и темные, бездонные глаза не моргали. И крест-накрест плыл над распластанным парнем ярко сверкавший топор…

    Звениславка собралась с духом и пролепетала:

    -  У нас велят сотворить крест топором…

    -  Ну так и сотвори, - сказал Хельги нетерпеливо. Однако Олав кормщик запустил в бороду пальцы:

    -  Расскажи сперва, для чего крест!

    Его, Олава, отец, по имени Сйгват Ветер, когда-то попал в плен в стране франков, молившихся распятому богу.