Пришлось объяснить:

    -  Это знак Даждьбога… все ведь от солнца… к кому же еще о здоровье, если не к нему.

    О Даждьбоге Можжевельник слыхал не больше, чем Звениславка - о Христе.

    Он спросил по-прежнему недоверчиво:

    -  А услышит тебя твой… как ты его назвала? Гардарики неблизко.

    Звениславка ответила радостно:

    -  Одно солнце на свете!

    Хельги толкнул в спину племянника:

    -  Принеси-ка мой топор.

    Видга, вздрогнув, сорвался с места… Хельги обнажил секиру, нашел на лезвии, зазубрину.

    -  Крепкие ребра были у Рунольва Скальда… Твори свое колдовство. Это даст тебе удачу.

    Гладкая сталь блестела на солнце, лившемся в распахнутый дымогон…

    Звениславка взяла тяжеленный топор и едва удержала его в руках. И снова накатил ледяной страх: какая из нее ведунья? Как молиться, что говорить? Как помочь?

    Весь дом смотрел на нее, отказываться было поздно.

    Звениславка зажмурилась, запрокинула голову, чувствуя, как взошли к глазам слезы ужаса и надежды… Медленно плыло в синей вышине доброе бородатое солнце с лицом в точности как у деда Военега. И страх внезапно пропал: да кого боишься-то, глупенькая? Звениславка протянула к нему руки с лежавшим на ладонях топором. Солнышко красное, Даждьбог ты Сварожич, дарующий тепло и свет! Высоко ходишь, ясный, в небе, от земли-матушки по счету четвертом. Да ласкаешь себе приветно грады и веси, долы и горы! И всем светишь одинаково: руси и урманам, и свеям с данами, и варягам, и ромеям, и немцам, и темнолицым булгарам, и тем дальним, прочей род-племя и заезжие гости слыхом не слыхали. Возьми, дедушко, свою золотую секиру…

    Тут светлый блеск коснулся ее сомкнутых век. За то время, что она молча беседовала с Даждьбогом, солнечные лучи продолжали обходить свой круг. Они ярко ложились теперь и на Халльгрима, и на топор.

    Неподвижно стоявшую Ас-стейнн-ки не беспокоили ни звуком: не помешать бы ненароком чудесам гардского Бога! Кто знает, может, хоть это отгонит смерть от вождя…

    Секира переливалась в руках у Звени славки, как чистое золото. Даждьбог сиял прямо в лицо - солнечный дед улыбался.

    Солнышко трижды светлое! Ужель труд тебе выдворить из тела злую истому-недуг, заменить добрым здоровьем? Родная внучка просит…

    Тут она наклонилась и приложила тяжелый топор ко лбу Халльгрима, к его животу, к одному плечу и другому. Знак Солнца, золотой знак! Руки дрожали и готовы были отняться. Старый Олав бережно принял у нее топор.

    Халльгрим перекатил голову на сторону, брови сдвинулись и угрожающе, и жалко… Олав поправил на нем одеяло и стал смотреть на него, подперев бороду кулаком. Не выйдет ли так, что хевдинг очнется и запамятует, каким Богам молился тридцать четыре зимы?

    …Звениславка не помнила, как выбралась из дому. Ноги сами принесли ее в корабельный сарай: тут никто не найдет! Она припала лицом к форштевню черного корабля. Горячей щекой к мерзлому дубу, неистребимо пропахшему солью и смолой… Корабль, кораблик, бывал же ты на Руси! Колени подогнулись, она поникла на землю у заиндевелого киля - и расплакалась.

    И не сразу почувствовала расторопные руки, кутавшие ее теплым платком. И услышала голос, уговаривавший не плакать. Впрочем, этот голос и сам изрядно дрожал. Скегги стоял подле нее на коленях и, захлебываясь, рассказывал, как чудесно она колдовала, - вот теперь-то Халльгрим непременно останется жить!

    -  Он выздоровеет! Вот увидишь! Ас-стейнн-ки! И ты поедешь в свою страну!

    Услышал он эти слов в разговоре или придумал их сам - она не спросила.