Война между Горбачевым и Ельциным шла полным ходом, и ни одна из сторон даже не пыталась скрыть своей ненависти. Симпатии самого Вадима, да и большинства из тех, с кем он отсюда мог поговорить, помня, что телефон это средство связи, а не общения, были на стороне Горби.

В Вашингтоне ни Вадим, ни Лена, ни Лера телефона не стеснялись. Но стоило позвонить москвичам, будь то мама, отец, Сашка или Аксельбант, разговор, как только речь заходила о чем-то не лично-семейном, становился «придушенным». Собеседники понижали голос, говорили намеками или незаконченными фразами. Даже если речь шла о пустых прилавках, талонах на водку и сахар или о широкой поступи кооперативов. Пожалуй, только увеличение вдвое цен на продукты обсуждалось в полный голос, с эмоциями и чуть ли не с бранью. Ну, а если Вадим интересовался политическими новостями, на другом конце провода повисало молчание.

В одном из крайне редких разговоров с Марленом по делам фирмы, Вадим, прежде чем попрощаться, вдруг спросил, как тот оценивает перспективы «замирения» Горбачева и Ельцина. Марлен сначала прикинулся, будто ничего не слышит, долго кричал в трубку «Але, але!», а потом и вовсе отключился.

Если в американских газетах события полугодовой давности — подавления бунтов в Вильнюсе и Риге — до сих пор обсуждались, то в Москве про них словно забыли. Ни в телефонных разговорах, ни в советских газетах, которые Вадим периодически брал в посольстве, — ни звука. Не было крови, не было танков.

Но куда-то все катилось не туда. Осипов это понимал как юрист и потому ни на йоту не доверял рассуждениям американских политических аналитиков. Начало сомнениям положил разговор со Стэном.

Пару месяцев назад Джонс прочел Декларацию независимости России. Приняли ее 12 июня 1990 года, но Стэн «доехал» только сейчас.

— Вадим! Объясни мне вот что. В Декларации сказано, что законы Советского Союза применяются на территории России только в той мере, в какой они не противоречат законодательству самой России. Я правильно понимаю?

— Да. И что в этом такого?

— Нет, ничего страшного. Просто в нашей истории было подобное. Со штатом Техас. Если не вдаваться в подробности, — почти то же самое. Правда, кончилось все маленькой гражданской войной…

— Ну, у нас, это-то вряд ли случится.

— Дай бог, дай бог! Но понимаешь, в чем дело, — мы признаем обратную иерархию. Есть законодательство всей страны, мы его называем федеральное. А законы штатов могут быть любые, но только ему, федеральному законодательству, не противоречащие. У вас же получилось наоборот.

Этот чисто юридический аспект, почти теория права, заставил Вадима по-иному взглянуть на ситуацию дома. Следом начались обычные интеллигентские испуги, страхи, рефлексии. Вадим будто видел, как появляется третий лидер, какой-нибудь боевой генерал из Афганистана, где, судя по американским газетам, Союз оказался в полной жопе, и начинает призывать к наведению порядка. Обещает стабильные цены, всем работу, кооператоров — в Сибирь. Народ его на руках вносит в Кремль.

И вот мы имеем нового Гитлера или Сталина. Дальше и гадать не надо. Если Гитлер отправил в концлагеря всех, кто учился в СССР перед войной, то Сталин просто расстрелял инженеров, которых сам же командировал в Германию в тридцатые годы. Тоже, как пить дать, повторится и с теми, кто сейчас обучаются или работают в США.

И все-таки! И все-таки! Надо ехать домой! Здесь, в Америке, они всем чужие. И им все чужое.