— Погоди, что ты орешь?! Что происходит? Это их разборки — политиков, — в голосе Вадима открыто звучала неуверенность в собственной правоте. Как ни странно, это неожиданно успокоило друга.

— Знаешь, об этом мы с тобой потом поговорим. Я так думаю, право выбора есть у каждого. Если это твоя страна — борись за нее, тебя в ней все касается. А если так, пристанище на время, полное твое право — собрал вещи и…

— Ты еще скажи «чемодан — вокзал — И зраиль», — тут уже начал заводиться Вадим. — Не думал, что ты антисемит!

— Да при чем здесь национальность? Ты, что, вконец охренел от страха? Я про жизненную позицию — либо моя хата с краю, либо… Либо меня это касается!

— А тебя это касается?

— И меня касается, и еще больше моего сына, когда он вырастет, касаться будет. Я не хочу глаза в сторону отводить, когда он спросит: «Папа, а ты что во время путча делал?»

— И что же ты собираешься делать? — Вадим вдруг въехал, что Автандил не просто разглагольствует, он что-то задумал. Поэтому и жену с сыном к теще отослал. Поэтому и про обыск сказал. С его восточным темпераментом он мог наделать массу глупостей.

— Коротко — выполнять клятву Гиппократа. Быть врачом!

— За это не сажают. Поконкретнее!

— Сегодня секретарь парторганизации больницы собрал всех врачей и предупредил — мы поддерживаем ГКЧП, мы не вмешиваемся. Медицинскую помощь бунтовщикам, оказывающим сопротивление законной власти, не оказывать. Ни в больнице, ни в частном порядке.

— Ну и что?

— А то, что у Белого дома будут раненые. Обязательно будут!

— Ну к вам-то их не повезут. У вас детская больница, забыл?

— Значит, мы должны быть там, на месте! — Автандил опять почти кричал.

— Ага, и много толку от тебя со скальпелем будет против танка? Ты ему гусеницы станешь резать?

— Иди ты… Знаешь, я себя мужчиной считать перестану, если дома буду отсиживаться!

— Хорошо, хорошо! Что конкретно ты собираешься делать?

— Мы, несколько врачей, собрали в больнице перевязочный материал, йод, вату, тампоны, хирургический инструмент, антишоковые препараты, ну, словом, все, что нужно при ранениях. Мы едем туда, к Белому, и развернем там полевой госпиталь! Будем спасать людей!

— А если стрельбы не будет? Окружат танками Белый дом, народ дня два побузит и разойдется? Ну, три?

— Это такие, как ты. А есть люди, которые готовы бороться! — В голосе зазвучал вызов. Спорить дальше было бесполезно. Автандил находился в таком состоянии, когда эмоциональный порыв не остановишь никакими разумными доводами.

Вадим почему-то вспомнил Александра Матросова. Сколько шуток ходило о том, что тот просто поскользнулся перед амбразурой. А черт его знает, может, он был в таком же порыве, как сейчас Автандил? Тогда и правда можно грудью на амбразуру лечь. А не шинелькой заткнуть. Ну что за тяга к геройству!

Хотя на этом фоне месть в виде казни партбилета, что собирался свершить сам Вадим, выглядела даже не фигой в кармане, а простой трусостью.

А что он может сделать? Если идти к Белому дому, то с оружием. Погибнуть, так хоть с толком.

«Все! К черту! Надо ехать на дачу! Там родители и Лена с Машкой! Я там сейчас нужнее», — решил Вадим. Пожелал Автандилу удачи, подхватил свои папки и отправился к машине.

Каким взглядом провожал друга Автандил, Вадим не видел.

* * *

На даче Вадим появился только к вечеру. Сначала все просто радовались, что он вернулся живой и невредимый.