– Полагаю, исключительные обстоятельства – не что иное, как количество выпитого эля, – усмехнулась Барбара. – Если горячительное развязывает ему язык, это не трудно сделать, имея винный погреб.

Оукли пропустил мимо ушей замечание Барбары.

– Думаю, миледи, я быстрее заставлю сержанта развязать язык. Получив ваше разрешение, я вытяну из него сведения другими способами.

Барбара взглянула на него. Способы получения информации у Оукли были разнообразными, в том числе и не совсем приятные, и она предпочитала о них не знать.

– Прекрасно, Оукли, – сказала Барбара. – Но я хочу узнать все и как можно скорее.

– Не сомневайтесь, миледи, я сделаю все возможное, – ответил он тихо и поклонился.

Лицо его, освещенное солнечными лучами, казалось необыкновенно благостным.

Барбара вернулась к секретеру, но письмо, которое она чуть раньше начала писать, больше не интересовало ее. В волнении она стала ходить по комнате, снова и снова оценивая полученные сведения. Был уже четвертый час, когда она обнаружила, что Рудольф не пришел навестить ее. Барбару охватил гнев. Три месяца назад и дня не проходило, чтобы он не стоял в прихожей, часами ожидая, когда она соизволит его принять. Барбара не сомневалась в его преданности, принимая это как нечто само собой разумеющееся, как преданность других знакомых мужчин, хотя Рудольф занимал в ее сердце особое место. Она любила красивых мужчин, а он был самым красивым из тех, кто пользовался ее благосклонностью. Ее чувства к нему нельзя было назвать любовью. Умри Рудольф, она, возможно, больше и не вспомнила бы его, но он здравствовал и проявлял интерес к Пэнси, и Барбара подозревала, что его увлечение связано не только с богатством кузины. Если на месте Пэнси оказалась бы другая женщина, она просто пожала бы плечами и выкинула Рудольфа из головы, но Барбара не могла допустить, что ее любовник перейдет к женщине, с которой у нее личные счеты.

С минуту она размышляла, не послать ли за ним. В конце концов решила, что не следует давать ему понять, что она хочет видеть его именно сегодня. Рудольф достаточно хорошо изучил ее и ему не трудно, было, догадаться: если она подробно расспрашивает о событиях прошлой ночи, значит, есть на то веская причина. Одна мысль не давала Барбаре покоя: почему он сразу не пришел к ней и не рассказал о провале замысла, хотя бы для того, чтобы услышать слова утешения. Еще два месяца назад он прибегал доложить о каждой выигранной или проигранной гинее. Похоже, он охладевает к ней, в чем, несомненно, повинна Пэнси.

А в это время Рудольф и Пэнси находились вместе, и если бы фаворитка имела возможность подслушать их разговор, то к вопросам, которые ее постоянно занимали, добавился бы новый.

Пэнси сидела у окна в гостиной леди Дарлингтон и смотрела на реку, на медленно плывущий корабль, чьи паруса поддувал легкий свежий ветерок.

Рудольф расположился в бархатном кресле с высокой спинкой и наблюдал за ней тревожным взглядом. Их отношения стали натянутыми. Рудольф горел желанием вымолить у Пэнси прощение, если он чем-то обидел или оскорбил ее, и в то же время был зол и раздражен, поскольку подозревал, что Пэнси от него что-то скрывает.

Когда он приехал с визитом, в гостиной, кроме кузины, находилась леди Дарлингтон, и велась обычная светская беседа. Вскоре, к радости Рудольфа, графиня сказала, что должна отдохнуть перед вечерним приемом. Открыв тетушке дверь и поцеловав на прощание ручку, он повернулся и заметил, что Пэнси перебралась с дивана на подоконник. Девушка сидела с безразличным видом, обескуражившим его, хотя он не сомневался, что этот вид – всего лишь маска, а на самом деле она встревожена.

Взяв стул, он сел рядом. Рудольф долго подыскивал подходящие случаю слова. Теперь, когда они остались одни, разговор непременно должен затронуть бурные события минувшей ночи.

– Вы, должно быть, устали, – начал он неторопливо.