Как ни странно, но конфликты между местными жителями и университетским народом были крайне редки. Из серьезных происшествий припоминали два: однажды по дороге к метро ограбили студента и однажды чуть не изнасиловали молодую девушку, — а в общем, существовало нечто вроде неписанного соглашения о невмешательстве между сторонами, что позволяло гражданам трущоб и университетскому населению вести не зависящую друг от друга жизнь с минимальным вторжением извне.
Одним из представителей ученой братии был Барни Робинсон.
Карелла и Мейер нашли его на скамейке около студенческого общежития, увлеченного беседой с молоденькой брюнеткой, которая, казалось, только что сошла со страниц романа Джека Керуака. Полицейские представились, и девушка с извинениями удалилась. Робинсон, судя по всему, не был сильно обрадован ни непрошенным вторжением полицейских в его частную жизнь, ни внезапным исчезновением девушки.
— А в чем собственно дело? — спросил он. У него были голубые глаза и открытое лицо. Одет он был в майку с эмблемой университета. Щурясь на солнце, он пытался со скамейки рассмотреть лица Мейера и Кареллы.
— А мы и не ожидали найти вас здесь сегодня, — сказал Карелла. — Вы всегда занимаетесь по субботам?
— Что? А… Нет. Просто тренируемся.
— Что вы имеете в виду?
— Играем в баскетбол.
— А мы думали, что вы играете в бейсбольной команде.
— И в бейсбольной тоже. И в баскет… — Робинсон замялся. — А как вы узнали? Что такое?
— В любом случае, мы рады, что нам удалось вас поймать здесь, — сказал Карелла.
— Поймать меня?
— Я просто так выразился. «Поймать» в смысле «застать».
— Ага, хорошо, что так, — мрачновато заметил Робинсон.
— Каков ваш рост, мистер Робинсон? — спросил Мейер.
— Метр восемьдесят пять.
— Сколько вам лет?
— Двадцать пять.
— Мистер Робинсон, вы проходили обучение у профессора Лэнда?
— Было дело, — Робинсон продолжал с прищуром осматривать детективов, пытаясь понять, к чему они клонят. В его тоне чувствовалась сдержанность, но не беспокойство. Только вид у него был крайне озадаченный.
— Когда это было?
— В прошлом семестре.
— Какой предмет он преподавал?
— Логика.
— И каковы были ваши успехи?
— Я срезался на зачете.
— Почему?
Робинсон пожал плечами.
— Вы считаете, что заслужили это?
Робинсон снова пожал плечами.
— Ну, что скажете? — спросил Мейер.
— Не знаю, почему. Завалил зачет и все.
— Вы занимались?
— Само собой, занимался.
— А сам предмет вам давался?
— Мне казалось, что да, — сказал Робинсон.
— И все равно вы провалились.
— Да.
— Ну, и что вы думаете по этому поводу? — спросил Мейер. — Вы занимались, предмет вроде вам давался, и все же вы завалили его. Так, как же? Как ваше самочувствие?
— Скверное самочувствие, конечно, какое же еще? — ответил Робинсон. — Но не могли бы вы все же разъяснить, что происходит? С каких это пор детективы…
— Просто проводится рядовое расследование, — сказал Карелла.
— Что расследуется?
— Ну? И как же вы себя чувствуете после провала на зачете?
— Я же уже сказал: скверно. |