— Я не хочу говорить об этом.

Кейт прикусила нижнюю губу.

— Ты знаешь, что все это время ты был ни в чем не виновен.

— Тихо, любовь моя. Я же сказал, что не хочу говорить об этом.

По ее мнению, именно в этом и заключалась главная проблема семьи де Гранвилей. Разговаривали все время не те, кто должен был, а те, кто были ни в чем не виновны, сидели, закрыв рот.

Уже в своей спальне, Алексис лежал на животе, положив лицо на руку. Его тело горело огнем, а в рваных ранах на спине он ощущал жжение и пульсирующую боль. Кейт прижимала к его щеке холодную влажную салфетку, в то время как он пытался забыть смерть своей матери. Неужели это случилось этой же ночью? Ему казалось, что он горит на костре уже целую вечность. Но мучения души причиняли ему гораздо большую боль, чем какие-либо раны или лихорадка.

Кейт жалела его, а он не мог вынести ее жалости. Каждый раз, когда он смотрел на нее, она улыбалась ему и говорила что-то ласковое. Ему было бы лучше, если бы она ненавидела его.

— Кейт, иди, отдохни.

— Я не устала, — сказала она. — Я хочу быть с тобой. Я хочу заботиться о тебе.

— Со мной все в порядке.

— Нет. Ты думаешь, я не вижу, как предательство матери вгрызается в твою душу? Поговори об этом, поделись со мной своей болью.

Он сжал в кулаках простыню и отвернулся от салфетки, которую она прижимала к его лицу.

— Неужели ты не понимаешь, что я хочу остаться один? Пожалуйста, не спорь со мной. Мне нужно остаться одному.

Он услыхал шелест ее платья, когда она поднялась с кресла.

— Хорошо. Но я вернусь завтра утром, и я попрошу кого-нибудь заходить к тебе время от времени. Доктор сказал, что это необходимо.

Он подождал, пока она вышла из комнаты, прежде чем поднять голову. Затем он медленно поднялся и взял стакан с водой со столика у кровати. Осушив его, он поставил его на место и снова медленно опустился на постель. Было уже поздно, далеко за полночь, и все вокруг спали.

Он снова и снова переживал все ужасы Тайм Холла, пока не почувствовал себя полностью опустошенным. Он больше не чувствовал ни ненависти, ни отвращения, ни угрызения совести. Он чувствовал только стыд и страх. Он переживал их тогда, когда рядом с ним была Кейт— стыд от того, что она знала, какой была его мать, и страх, что она будет жалеть его.

Боже, как он устал. Он раскинул руки и повернул лицо в сторону. Теперь, когда Кейт ушла, он сможет уснуть.

Благодарный за навалившуюся на него усталость, Алексис впал в полудремотное состояние. Он лежал, а щупальца памяти охватывали его мозг. В какое-то мгновение он понял, что стоит в лесу и смотрит на мальчика, который бежит мимо обезглавленного трупа и катающейся по земле лошади. Мальчик бросился на землю рядом с лежащим мужчиной. Алексису казалось, что он заглядывает мальчику через плечо. Подросток поднял голову мужчины, и впервые со дня смерти отца Алексис увидел его лицо.

В этот момент Алексиса будто бы втолкнуло в тело мальчика, и они слились в одно. Он звал своего отца, пытаясь приподнять его тяжелое тело. Филип де Гранвиль открыл глаза. Они были такими же зелеными, как и его собственные, но их переполняла боль.

— Алексис… Почему?

Алексис покачнулся, когда голова его отца снова упала на землю.

— Отец, нет. Подожди. Это не я. Отец! Тело было слишком тяжелым, и он чувствовал, что вот-вот уронит его. Алексис закричал:

— Отец, нет, послушай меня! Ты должен выслушать, отец, я не делал этого. Отец!

Он ухватился за лацканы отцовского пиджака и, рыдая, затряс податливое тело.

— Вернись. Ты не можешь уйти. Ты слышишь меня? Я не делал этого.

Глаза Алексиса открылись, и он оттолкнулся от кровати.