Кейт резким движением высвободила свой рот:

— Нет!

Он посмотрел на нее сверху вниз. Его лицо было усеяно каплями пота, а во взгляде сверкало бешенство. Он закрыл глаза и выгнул спину. Она почувствовала, как его горячий, набухший член раздвигает складки ее плоти. Он собирался войти в нее.

— Алексис, остановись, — прошептала она.

— Нет, я не могу. Господи, я не могу.

Она схватила его за волосы и потянула их назад с такой силой, что его голова рывком дернулась вверх.

— Нет, ты можешь. Ты должен.

Он застонал. Затем, сжав ее запястья, он заставил ее выпустить из рук его волосы и приподнялся над ней, став на колени. Ненависть в его лице заставила подпрыгнуть ее сердце.

— Проклятье, — сказал он, — за эти твои кастрирующие штучки я должен…— Он замолчал и пристально всмотрелся в ее лицо. Его руки перестали сжимать с силой ее запястья. — Ты ведь не понимаешь, о чем я говорю, правда?

Лихорадочное биение ее сердца успокоилось.

— Нет, нет.

Через секунду Алексис уже стоял над ней. Он отвернулся и принялся поправлять свою одежду. Все еще стоя к ней спиной и ухватившись руками за ручки средневекового кресла, он приказал Кейт привести себя в порядок. Охваченная смущением, чувствуя себя так, как будто бы она была каким-то образом повинна в его мучениях, она подчинилась. Закончив одеваться, она уселась на пол, поджав ноги, и в ожидании устремила взгляд на спину Алексиса. Он долго стоял, отвернувшись от нее, и единственным звуком в комнате было его неровное дыхание. Наконец он заговорил:

— Ты закончила?

— Да.

Он повернулся к ней лицом, ухватившись руками за спинку кресла.

— Впервые с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет, я чувствую себя полностью лишенным присутствия духа. Ты полностью выпотрошила меня.

— Прости меня, — сказала Кейт. Набравшись смелости, она спросила: — С тобой все в порядке?

— Я приду в себя.

Облизнув губы и стараясь не краснеть, она попыталась объяснить ему:

— Это было такое прекрасное ощущение. Я не знала, что я испугаюсь, и я не знала, что причиню тебе боль.

Тихий мужской смех заполнил комнату, но она не обиделась. Он поднял глаза к потолку и покачал головой.

— Я слишком поздно осознал твое неведение. Это была моя ошибка. Я принял ум и самообладание за сексуальный опыт.

— И все же мне следовало бы знать это. Он уперся локтями в спинку кресла и недоверчиво улыбнулся ей.

— Как ты могла это знать?

— Пейшенс говорила мне. Это было довольно давно, но мне следовало бы помнить об этом. Она говорила, что мужчины становятся такими… такими, ну, я не помню, как это называется, но она говорила, что, когда с ними это происходит, они испытывают ужасную боль. Я забыла об этом, и я прошу прощения. Ты плачешь?

Она подпрыгнула, подбежала к Алексису и обняла его за плечи. Он обхватил голову руками, и все его тело тряслось.

Затем он поднял голову, и она увидела, что он снова смеется. Она улыбнулась ему в ответ.

— Слово чести, — сказал он, — к концу месяца я по твоей милости окажусь в бедламе. У меня такое ощущение, как будто мою душу вырвали из тела и превратили в фарш для пирожков.

— Это звучит просто ужасно.

Он коснулся пальцем кончика ее носа.

— Нет, я не думаю, что это так. По правде говоря, я уже не помню, когда я чувствовал себя таким живым, как сейчас.

— Значит, ты не сердишься на меня? Он поцеловал ее в щеку:

— Нет, моя мудрая глупышка.