— Весь замок знает к этому моменту, что мы исчезли, и я могу поспорить на одну из твоих бесценных золотых шахт, что никто никогда не поверит в то, что мы провели все это время в разговорах.
Чтобы подчеркнуть свои слова, он ухватился-таки за соблазнительный локон. Тыльной стороной пальцев он прикоснулся к ее груди, и она тут же отпрыгнула от него. Он продолжал держать ее локон, пока она не вырвала его у него. Он улыбнулся с выражением триумфа на лице, но она тут же вырвала у него победу.
— Извини, но я должна тебя разочаровать. Мне абсолютно все равно, даже если все подумают, что я развлекала целый полк.
— Тебя изгонят из общества.
— А я никогда и не хотела принадлежать к нему.
Он подошел к ней еще ближе.
— Ты будешь уничтожена.
— Уничтожить можно платье, торт, иногда уничтожаются целые города, но женщин нельзя уничтожить, милорд. Вам, наверное, будет приятно узнать, что я могу жить вполне счастливо, зная о том, что половина Англии считает меня надшей женщиной.
Он шепотом выругался, подумав про себя: De 1’audace, encore de Faudace, et toujour de Faudace, ma petite . Вслух же он сказал:
— Возможно, тебе это безразлично, но твоей матери — нет. Если ты будешь продолжать в том же духе, ей никогда не целовать руки при королевском дворе.
Понимание, отразившееся на ее лице, было достойной расплатой за все те удары, которые она нанесла ему. Почти. Он не мог вынести несчастного выражения ее глаз.
— Но я ничего не могу сделать, — сказала она. — Ты сам сказал, что уже слишком поздно.
Он не смог устоять против того, чтобы взять ее руку, но он был удивлен, когда она не отняла ее у него. Возможно, она просто этого не заметила.
— Прости, — сказал он. — Мне следовало бы предупредить Кардигана, но меня отвлекли.
— Динкли?
— Они устроили ловушку. Господи, как я устал от этой борьбы. Мадемуазель Сен-Жермен пыталась сделать из меня колечко и надеть его на палец. По-французски, конечно. Она думала, что на иностранном языке я буду более беззащитным. Во время войны дочь одного из пехотных генералов пробралась ко мне в палатку. Мы были тогда в Крыму, Бог мой! — простонал он. — В моей жизни было слишком много женщин. Кейт глубоко вздохнула:
— Граф погнался за мной даже несмотря на то, что у него носом шла кровь. Если он разрушил мою репутацию, я разукрашу все его лицо.
Они стояли рядом, как товарищи по несчастью, и всматривались в свет лампы. Алексис внезапно рассмеялся. Кейт сердито на него посмотрела, когда он повернулся к ней и крепко схватил ее за плечи.
— Маленькая дикарка, как тебе понравится настоящая большая месть?
— Очень понравится.
Сделав шаг назад, он склонился над ее рукой, а затем прижал ее к своему сердцу, восторженно глядя ей прямо в глаза.
— Тогда окажи мне честь, объявив о своей помолвке со мной, моя дорогая.
Она тут же вырвала у него свою маленькую руку.
— Ну ты и гадость!
— Всего на несколько месяцев. Для защиты, ради твоей репутации. Ради твоей матери.
— Ради мамы? — Плечи Кейт поникли. Она потерла свой ушибленный лоб. На несколько дней?
— Месяцев.
— Дней.
— Три месяца.
— Недели.
— Подумай о маме, — сказал Алексис. — Ведь это временно.
— Шесть недель.
— Я склоняюсь перед твоим желанием.
— Мне почему-то трудно в это поверить. Что ты делаешь?
Алексис воспользовался ее рассеянностью, чтобы обнять ее. Он положил руку ей на затылок и приблизил свои губы к ее губам. |