С посланием в руках он пришел к Филиппе рассказать, о чем просит сестра.

— Она хочет прибыть в Англию, — сказал он. — Ты догадываешься, о чем Джоанна будет просить?

Филиппа кивнула.

— Простить ее мужа и выпустить его. Что ты ответишь?

— Ответом моим будет решительное «нет». Я вскоре должен отправиться во Францию. Глупо в такое время делать поблажку шотландцам.

— Но разве Давид представляет для тебя угрозу?

Эдуард презрительно рассмеялся.

— Давид! Кто мог думать, что у Роберта Брюса будет такой бездарный сынок?

Он внезапно спросил самого себя: а кто мог думать, что у его распутного и бессильного отца будет такой сын? Да, великим отцам подчас наследуют слабые дети, а у слабых отцов появляются великие сыновья. Но его сын, он уверен, прославит свое имя. Я могу умереть спокойно, подумал он, однако нужно, чтобы принц женился.

Филиппа прервала его мысли.

— Бедная Джоанна, — сказала она. — у нее не было ни одного мгновения счастья с ее мужем. Все говорят, он страшный распутник.

— Сейчас он забавляется с женщиной по имени Кэтрин, — заметил король. — Неплохо для пленника, а?

— Но зачем давать ему такую возможность? — воскликнула Филиппа и тут же устыдилась своей бессердечности по отношению к несчастному узнику.

— Он все-таки король, — сказал Эдуард, — и я не хочу отказывать ему в некоторых удовольствиях. Но, возвращаясь к письму Джоанны… Нет, я не пойду навстречу ее просьбам. Для нее же лучше, если муженек продолжит пребывание здесь в довольстве и покое, вместо того чтобы совершать всякие глупости у себя в Шотландии. Например, опять собирать против нас армию.

— Думаешь, он так поступит?

— Уверен, моя любовь. Однако Джоанне я разрешу приехать в Англию. Она же моя сестра.

— И тогда она обрушит на тебя свои просьбы.

— Буду тверд, как скала…

Филиппа знала, это будет именно так — ведь, если Эдуард решил, ничто не могло заставить его изменить решение. И, при всей доброте к людям, она не хотела, чтобы он его менял: как-никак к схватке с королем Давидом и к победе над ним под Невилл-Кроссом она имела прямое отношение. Кроме того, он ей просто не нравился.

Эдуард заговорил о другом — о том, что сейчас занимало его больше, нежели судьба незадачливого короля Шотландии.

— Ты не считаешь, что нашему сыну пора уже подумать о женитьбе? Отчего он тянет с ней?

Филиппа тоже хотела бы это знать. Она обожала сына, восхищалась его красотой, зрелостью мыслей, доблестью на поле боя, о которой говорила вся Англия. До сих пор она не может без дрожи вспомнить рассказ супруга о битве при Креси, когда их мальчику грозили там пленение или смерть, а отец не считал возможным прийти к нему на помощь, чтобы тем самым не оскорбить его юношескую гордость… О, его могли убить, но, благодарение Богу, этого не случилось.

В нем какая-то странная отчужденность, в их сыне, она ее чувствовала, но не понимала. И отчего, в самом деле, он не заговаривает о женитьбе? Ведь нельзя сказать, что у него отсутствует интерес к женщинам. Ходят слухи, от одной из них у него даже ребенок… Чего он ждет?

— Возможно, еще не почувствовал необходимости… — ответила она неуверенно.

— У него были женщины, — возразил король. — Так что он уже не мальчик. Я хочу увидеть внука, и как можно скорее.

— Мне кажется, он проявляет какой-то интерес к Джоан Кент, — задумчиво проговорила Филиппа.