Но вчера на конной прогулке, когда они ехали рядом, он проявил необыкновенную холодность, чтобы не сказать — суровость. И главное, подозрительность.

Внезапно он заговорил о сводном брате. Она запомнила их разговор почти слово в слово.

— Мне кажется, — вдруг изрек он, — в замке Беркли с ним обращались не лучшим образом.

От этих слов ее обуял страх, она почувствовала, что бледнеет, и не была уверена, что собеседник не заметил этого. Однако, быстро овладев собой, она ответила, как ей думалось, вполне спокойным тоном, хотя внутри у нее все дрожало:

— О, насколько мне известно, Томас Беркли вполне дружественно относился к нему.

— По-моему, он из людей Мортимера? — спросил Кент.

— Да… кажется… Родственник по жене. Той, что осталась в Уэльсе.

Наступило молчание. Эдмунд ехал, хмурясь и глубоко задумавшись. Она и Мортимер всегда считали его недалеким, простодушным человеком, не умевшим скрывать свои чувства. Он и сейчас их не скрывал — видно было, он не верит ей.

Изабелла попыталась заговорить о другом, но Эдмунд снова вернулся к тому же:

— В замке Кенилуорт у нашего кузена Ланкастера королю было хорошо. Это я твердо знаю. Но вот в Беркли…

«О Господи! — хотелось ей закричать. — Довольно! Остановись!.. И без того страшные видения не дают мне покоя…»

В отчаянном усилии заговорить о другом она произнесла с вымученной улыбкой:

— Скажу вам по секрету, у меня есть основания полагать, что наша юная королева беременна.

Эдмунд не удержался от вежливой ухмылки: ему были симпатичны племянник Эдуард и его жена.

Изабелла продолжала, не давая ему возможности вернуться к опасной теме:

— Да благословит их небо! Как будет доволен наш народ! Особенно если родится мальчик.

Эдмунд согласился с этим, и, к радостному облегчению Изабеллы, они какое-то время беседовали о родительском счастье и о детях. У Эдмунда было четверо детей, и он мог говорить о них бесконечно.

Изабелла успокоилась и поздравила себя с маленькой победой, но тут им повстречалась небольшая группа людей, которые вынуждены были посторониться, чтобы дать проехать всадникам. Никаких приветственных возгласов в свой адрес, как бывало прежде, королева не услыхала. Их не было. Правда, один возглас достиг ее слуха, и был он достаточно отчетлив:

— Шлюха!

Она сделала вид, что ничего не произошло, но, бросив искоса взгляд на Эдмунда, увидела, как лицо его залилось краской, губы крепко сжались, а в глазах появился недобрый блеск.

Возвратившись во дворец, она сразу же отыскала Мортимера. На него — и только на него! — уповала она, когда было тяжело. Он, и только он, мог всегда найти и находил слова утешения.

— Ну вот… — сказала она. — Я своими ушами услышала… и окончательно убедилась, что народ отвернулся от нас.

— К чему переживать из-за каких-то слов? — отвечал он.

— Дорогой Мортимер, дело не в словах… Как ты не понимаешь? Они поднимут против нас бунт.

— Хотел бы я это видеть! Пусть только посмеют!

Рядом с ним она не могла не верить его словам — он выглядел таким сильным, спокойным и уверенным в себе. Где бы ни появлялся он в последнее время — великолепно одетый, всегда в сопровождении немалого отряда вооруженных до зубов рыцарей, — весь его вид говорил о силе, богатстве и величии.