– Боже, как же ей это удалось? Она просто святая! Я должна была сидеть еще два года… – радовалась Тереза.

Зуки качала Кристину и пела:

– Мы идем домой, детка. Мы идем домой.

А Хардинг взахлеб рассказывала о том, чего добилась Дженнифер.

– Она получила для вас полное помилование. Это значит, что вы сможете общаться на свободе сколько захотите. И вы не будете находиться под наблюдением, и вам не нужно будет отчитываться за свое поведение. А теперь идите, соберите свои вещи и возвращайтесь в контору.

Тут я испугалась по настоящему, а Зуки спросила:

– Значит, нас отпустят прямо сейчас?

Хардинг засмеялась:

– Вы больше не заключенные и не имеете права находиться на территории тюрьмы.

После этих слов у меня подкосились ноги, я посмотрела на подруг, но их лица расплылись у меня перед глазами.

Очнулась я на полу. Гвен держала у моего носа ватку, от которой резко и неприятно пахло. Мне помогли встать, но я плохо держалась на ногах и не могла говорить.

– Пойдем, Мовита, – сказала Тереза. – Пойдем собираться. Я тебе помогу.

Гвен обняла меня.

– Все будет хорошо, Мовита, – уговаривала она меня, как ребенка. – Не беспокойся ни о чем, все будет просто замечательно. Возьми свои вещи и возвращайся сюда.

Я молча кивнула, и мы пошли обратно в камеру. И тут я зарыдала. Как будто слезы, которые я сдерживала все эти годы, прорвали плотину и полились мощным потоком. В камере Тереза начала разбирать свое барахло, а я беспомощно опустилась на койку. Слезы кончились, но навалилась ужасная слабость. Тогда Тереза – любительница давать советы – сказала:

– Возьми только то, что хочешь, а остальное не трогай – оставь, где лежит.

На этот раз совет оказался полезным. Я сняла со стены фотографии моих девочек, взяла их письма и рисунки. Больше мне ничего не хотелось.

– А куда же мы поедем отсюда? – растерянно спросила я Терезу.

– Хороший вопрос, но я тоже этого не знаю, – ответила она. – И на чем мы поедем?.. Слушай, я думаю, что Хардинг нам поможет. Мы получим деньги: остаток от магазинного фонда, наш заработок и сто долларов от штата. А если мы продадим наши акции, мы вообще разбогатеем! Не забывай об этом – мы состоятельные дамы.

– Но на то, чтобы продать акции, потребуется время. Я сама себя не узнавала – так я была растеряна.

– Ну что ты нервничаешь? Ведь Хардинг знает, что мы не можем просто взять и уйти отсюда на своих двоих.

Тереза могла не волноваться: у нее были сестры, большая дружная семья, а у меня только мои девочки – но они далеко отсюда.

Тереза посмотрела на вещи, которые я собрала.

– А ты не хочешь взять что нибудь из одежды? Потом ты все купишь, но пока и это может пригодиться – надо же что то носить.

Я посмотрела на тюремную робу, которую моделировала с такой любовью, и сказала себе: «Нет. Я это больше никогда не надену». Я взяла зубную щетку, пасту, полотенце и была полностью готова. Мы пошли к Зуки, чтобы помочь ей собрать вещи Кристины.

Я решила, что не буду ни с кем прощаться. Они оставались здесь, за решеткой, а мы выходили на свободу. Им будет больно видеть это. Наконец Райан отвел нас в контору Хардинг. У меня тряслись руки – я ждала, что она скажет: «С первым апреля» или что то в этом роде, но она сказала:

– Идемте со мной. Я вас провожу.

И мы пошли за ней, как будто были обычными посетителями и наше время закончилось.

– Но куда же мы поедем? – задала Зуки вопрос, который мучил нас всех. – Я могу поехать к Роджеру, но ведь Мовита…

Я понимала, что ей жаль меня.