Стрижка у девчонки была на редкость странной. Обрезанные чуть ли не «под ноль» короткие волосинки на её голове стояли дыбом, и только у самых висков да на затылке висело несколько длинных кручёных прядей, похожих на блестящую медную стружку.

Если бы не толстые, как у одуванчика, щёки, девчонка казалась бы совсем худющей, потому что, каким-то нелепым образом цепляясь одна за другую, все её косточки образовывали выпирающие наружу острые углы. Как при такой худобе её угораздило отрастить такие пухлые щёки, оставалось непонятным, как, впрочем, и то, что, при таких ярко-медных волосах на её лице не наблюдалось ни единой веснушки.

— Ну что, готов раскошелиться?

Застегнув замочки, девчонка поднялась и, взяв свою старенькую босоножку, резко дёрнула за ремешок. Хрустнув, кожаная полоска вылетела из гнезда и жалко повисла на одной нитке. Не долго думая, эта кнопка уложила свои пыльные, затёртые босоножки в новёхонькую коробочку и абсолютно спокойно двинулась к кассе. Наверное, самообладание у данной особы было запредельным, потому что ни в её жестах, ни в выражении лица не промелькнуло ничего, хотя бы отдалённо напоминающее беспокойство или неуверенность.

Опасаясь неприятностей, Семён потихонечку, стараясь не привлекать ничьего внимания, двинулся к выходу из отдела. По его твёрдому убеждению, в случае возникновения скандала гораздо безопаснее находиться за пределами торговой территории отдела, который собиралась надуть эта бестия. К тому же его затянувшийся разговор с особой, заподозренной, как минимум, в невнимательности, мог быть расценен славными представителями торговли как предварительный сговор или того хуже, а значит, как ни поверни, ничего хорошего в будущем не сулил.

Дойдя до выхода и почувствовав себя в относительной безопасности, Тополь замедлил шаг и обернулся. Девушка с медными волосами стояла у самой кассы и, придерживая старый босоножек за оторванный с одной стороны кожаный ремешок, что-то объясняла. Указывая то на порванную полоску, то на свои ноги, она мило улыбалась, и, буквально млея от её светлой улыбки, кассирша согласно кивала ей в ответ. Лица маленькой надувательницы Семён не видел, но было понятно, что пока что всё идёт хорошо.

Неожиданно девушка повернулась спиной к кассе, подняла правую ногу, согнутую в колене и застыла в нелепой позе цапли на болоте. Чувствуя, как по его телу пробежал холодок, Семён сделал ещё несколько шагов по направлению к выходу. Для того чтобы понять, что означала эта необычная поза, огромного ума не требовалось: на подошве новеньких польских босоножек были выдавлены две маленькие, едва приметные цифры, обозначающие размер.

Тополь хотел развернуться и как можно быстрее покинуть зал, в котором с минуты на минуту должен был подняться шум. Оказаться замешанным в некрасивую историю ему не хотелось, но ретироваться таким постыдным образом означало опозориться перед этой девчонкой бесповоротно, фактически расписавшись в своей трусости, а этого почему-то не хотелось ещё больше. Возможно, если бы его ноги не приросли к полу, всё дальнейшее сложилось бы определённо иначе, но, видно, где-то наверху всё давным-давно решено за нас: крупно сглотнув, Тополь перевёл взгляд в дальний угол отдела и замер на месте, боясь не то что кашлянуть или чихнуть, но даже и пошевелиться.

Наклонившись через прилавок, продавщица прищурилась, присмотрелась к указанной цифре, потом сверила её с той, что была проставлена на коробке, и, вновь кивнув, со стуком пробила чек в кассе. То ли оттого, что его сердце стучало как сумасшедшее, то ли ещё по какой-то причине, но всё происходящее вокруг Семёна вдруг замедлилось и стало растянуто-неторопливым, как будто вытащенным из какого-то густого киселя, тянущегося до бесконечности резиной.