Сомелье перестает натирать значок.

— Да брось ты. Что в этом может быть неловкого? — спрашиваю я. Взываю ко Всевышнему.

— Причина не вполне очевидна. Сначала божоле?

Я киваю, он указывает на бутылку в меню. Сомелье уходит, разочарованный тем, что так и не услышит ответ.

— А у тебя есть прозвище?

— Не переводи разговор на другую тему. За что тебя прозвали Ослом?

— Потому что иногда, я подчеркиваю — иногда, — он смотрит на меня смущенно, — в момент сильного напряжения я кричу, как кричат ослы.

— Сильного напряжения? — спрашиваю я. (Промотать. Не лучший вариант.)

— Да, например, когда англичанин забивает хет-трик. (О!) Или когда выходит хорошая сделка. (Еще какое «О»!) Или… — Он делает паузу, подносит свой бокал к моему и смотрит мне прямо в глаза. — В ночь дикой, неукротимой страсти.

О господи. Как же так. А в моей квартире стены будто картонные. И в гостиной спит брат.

— Ну да, — говорю я, запинаясь, — одни обстоятельства могут оказаться неловкими. Даже более неловкими, чем другие.

— Не знаю. Думаю, в этом есть свой шарм, — говорит он, приподняв одну бровь. Я сосредоточенно слежу за тем, как официант расставляет первые блюда, чувствую, что краска заливает мое лицо.

— Как дела у Патти? — спрашивает Себастиан. — Кажется, у нее было хорошее настроение, когда я звонил.

Он толстым слоем намазывает паштет из гусиной печени на тоненький, хрустящий ломтик поджаренного хлеба. При виде этого мои вкусовые рецепторы выделяют слюну, и я чуть ли не захлебываюсь обезжиренным бульоном.

— Очень даже может быть, — отвечаю я. — Пару недель назад она пришла настолько пьяная, что едва смогла включить компьютер.

— Да, неприятно.

— И вместо того, чтобы сидеть за своим столом, без остановки пить кофе и трезветь, Патти решила заняться чем-нибудь полезным и позвонила почти всем журналистам, просто чтобы сказать «привет». К сожалению, они не смогли разобрать даже этого.

— О-о.

— Весь следующий день я отмахивалась от журналистов, убежденных, что анонимный источник пытался что-то сообщить им о делах банка. Кто знает, может, именно после этого пошли слухи об операционных убытках.

— Слышал, слышал. — Он заинтересованно смотрит на меня. — И что, это правда?

— Не знаю. Табита говорит, что нет, остается ей верить. — Себастиан чувствует себя неловко. — Прости. Слишком много разговоров о работе. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Говорим о другом. Через пару часов я смотрю в окно на сверкающий огнями Лондон. Пятница, вечер. Я в Лондоне, одном из самых шикарных городов мира, сижу с Себастианом, одним из самых шикарных мужчин в мире. Разве может быть что-то лучшее?

Возможно.

Себастиан подзывает официанта. Счет. Понятно. Исчезаю в дамской комнате, чищу зубы, подправляю макияж, пока Себастиан разбирается со счетом. Затем мы молча идем к лифтам. Его рука покровительственно лежит на моей пояснице. Перед нами в лифт входит пожилая пара, и мужчина берет на себя ответственность за кнопки.

— Вам вниз?

Надеюсь.

Себастиан кивает. Выходим из лифта и медленно пересекаем мощеный двор, затем выходим за ворота на дорогу. Иду молча. Останавливаемся и поворачиваемся друг к другу.

— Спасибо, крошка, — наконец говорит Себастиан и берет меня за руки. Медленно целует меня. Едва уловимо. Нежно. Никаких неловких наскоков. — За чудесный вечер, — добавляет он.