Хуан Гомес-Хурадо. Легенда о воре
Памяти Хосе-Антонио Гомес-Хурадо, который научил меня ценить хорошую историю
Пролог
Жара укутывала землю своим покрывалом. На королевский тракт легли тени от копыт лошадей. Отряд возглавлял сухопарый мужчина с острыми чертами лица, вслед за ним серые клячи тянули пару повозок. Двое парней присматривали за животными, а в повозках ехали трое мужиков, чтобы разгружать мешки с пшеницей. Замыкала процессию вереница мулов, которые стоически глотали пыль, поднимаемую колесами и подковами. Предводитель отряда крутил в руках поводья. Ему приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы не вонзить шпоры в бока лошади и не помчаться галопом в сторону Эсихи. Этим походом королевский комиссар по закупкам продовольствия был обязан своей должности, ему поручили собирать пшеницу для Непобедимой армады, которую готовил Филипп II для вторжения в Англию. Как бывшего солдата, это поручение наполняло новоиспеченного комиссара гордостью и чувством ответственности. Комиссар чувствовал, что вносит свой вклад в славу, которая будет завоевана в ближайшие месяцы. Пусть сам он уже не мог удержать мушкет, поскольку благодаря одной злополучной битве шестнадцать лет назад перестал владеть одной рукой, по меньшей мере, он в состоянии накормить тех, кто может стрелять. Впрочем, задача оказалась не из легких. Крестьяне и землевладельцы не особо расположены отдавать зерно. Комиссар имел право вершить правосудие, а также разрешение ломать засовы и опустошать зернохранилища, с единственным обязательством - оставлять в обмен королевскую долговую расписку. Вряд ли клочок бумаги с радостью приняли бы те, кто гнул спины над землей, особенно учитывая общеизвестную неторопливость короны в деле оплаты долгов, которые она так беспечно на себя брала. Комиссар прервал свои размышления, когда на расстоянии броска камня на извилистой мощеной дороге показался полуразвалившийся домишко. - Это таверна Грихана, господин, - сказал кто-то из сидящих в повозках с надеждой в голосе. Путь из Севильи в Эсиху был тяжелым, и люди надеялись, что им предоставится возможность прочистить горло от дорожной пыли кувшином вина. Комиссар предпочел бы продолжить путь. Он чувствовал себя способным взвалить на спину миллион мешков пшеницы. Всего через неделю ему исполнялось сорок, но он по-прежнему был гораздо сильнее, чем казалось при взгляде на его худобу и живые, но печальные глаза. - Остановимся отдохнуть ненадолго, - ответил он, не оборачиваясь. В конце концов, нужно было напоить животных. Под таким палящим солнцем люди и мулы могли вытерпеть еще много миль, но вот лошади - совсем другое дело. Внезапно он почувствовал, что что-то не так. Собаки не приветствовали прибытие процессии веселым лаем с обочин дороги. Никто не высунулся из двери хижины, привлеченный шумом людей, колес и животных. Стояла лишь липкая и тревожная тишина. Местечко было маленьким и убогим. Квадратное, топорной работы строение, покрытое поблекшей известкой, с деревянной халупой в качестве конюшни. Чуть подальше раскинулся оливковый сад, но комиссар не смотрел вдаль. Его взгляд был прикован к двери. - Стоять! Всем вернуться к повозкам! Люди, уже бежавшие к колодцу, находившемуся в нескольких шагах от дома, остановились как вкопанные. Проследив, куда направлен взгляд комиссара, все одновременно перекрестились, словно бы движимые невидимой рукой. Из хибары торчала костлявая и голая рука мертвеца. Почерневшее, всё в язвах лицо не оставляло места для сомнений относительно причин его кончины: это был характерный признак беспощадного убийцы, кошмара, внушавшего ужас любому мужчине, женщине и ребенку тех времен. - Чума! Пресвятая Дева! - воскликнул один из грузчиков. Комиссар властным тоном повторил свой приказ, и вся группа поспешила его выполнить, словно одно лишь простое соприкосновение с пыльной землей могло передать им болезнь. |
