Он же, услыхав такое поощрение, очень обрадовался и с откровенностью ей сказал, что пленен ее красотой, почитает известные ему ее душевные качества и желает взять ее себе в жены.

Рассудительная вдова поблагодарила его за уважение, но отвечала ему, что, испытав радости брака с мужем любимым, она уже не желает второй раз испытывать того же самого с другим человеком, ибо думает, что лучшее время жизни уже не повторится, а худшее родит только сожаленья о прежнем и не составит ни для той, ни для другой стороны счастия. А потому она предпочитает не вступать в новый союз ни с кем, а будет жить для детей и для общественных забот, которые всегда достойны внимания и поглощают досуг с пользой для ближнего. Молодому же человеку она указывала на молодых, только дошедших до брачного возраста девушек, с которыми и советовала ему вступить в брак, ибо с такою он может жить в любви, свободной от воспоминаний о прошлом.

Но молодой человек «толико уязвися любовью ко вдовице, иже вся иные ни за что вменяя», – он не слушал никаких доводов и указаний на девушек, а нетерпеливо «припадал ко вдове и молил ее быть его женой», при чем он «люте истаевал», был уныл и «ко гробу склоняся, ходил неистов яко бы бесен».

Такая докучная неотвязчивость и неприятное приставание нестерпимо надоели вдовице, которая рассуждала так, что не может же она «ради влечения его исполнить все, елико он хощет»!.. И тогда, чтобы покончить с ним, она ему сказала:

– Что ты терзаешь себя и меня? Долго ли это еще будет?

Он же отвечал ей:

– Так будет до веку, пока я или ты живем на свете, потому что душа моя и сердце все стремятся к тебе, и ты напрасно говоришь мне о юных девах. Я их видя не вижу и они чужды желаниям моего сердца, а по тебе истаевают все силы моего тела и мозг костей моих сворачивается. Исцели меня, уязвленного твоею красотой: стань женой моею, или я иначе умру.

– Горе мне с тобою! – отвечала вдова и, замыслив нечто в уме своем, сказала: – да не обманываешься ли еще ты, будто так меня любишь, что и жить не можешь? Неужели в самом деле для счастья твоего нет ничего драгоценнее моей взаимности?

Купец клялся в этом, а она ему отвечала как бы в недоверии:

– Остановись клясться предо мною, так как я уже не девица и страстным мужским словам не доверяю. Все вы таковы, что когда пленяетесь женщиной, то становитесь безрассудны, и в ту пору уста у вас через меру полны восхищении, но после бывает иное. Я потребую от тебя доказательств, что для твоего счастия всего потребнее обладание мною и ничто иное тебя привлечь к себе не может.

Купец с радостию воскликнул:

– «О, я вельми готов, и аще мне мир весь предложат – не взгляну на него, а к тебе устремлюся».

Вдова улыбнулась и отвечала:

– Мир весь не наш, а божий, и такой великой области для искушения твоего я предложить не могу, но я поставлю тебе нечто меньшее и увидим: не устремишься ли к этому неважному, а меня, столь тебе необходимую, отринешь.

– Никогда этого не случится! – воскликнул влюбленный.

– Иди же сейчас отсюда домой, затворись в своей верхней комнате, выкинь мне ключ в окно и оставайся там, пока я пришлю за тобой. Обещаешь ли мне это исполнить?

– О, что говорить о таких пустяках!

– Хорошо, и если потом твое стремление будет все то же, то я даю тебе слово, что перестану вспоминать об умершем муже и отдам себя в твое угождение.