Несколько секунд он с изумлением смотрел на нее. Его старая самка, самая старшая из его самок, так помолодела? Ее шерсть, когда-то грязная и в проплешинах, теперь стала густой и золотистой. Она отражала лунный свет. Ее зеленые глаза, когда-то блеклые, теперь сверкали. Она стала больше, тяжелее. А ведь он отсутствовал не больше одного лунного цикла…

— Хордверд?

— Да, но теперь меня зовут иначе.

Теперь шерсть на его загривке еще больше вздыбилась. Его хвост выпрямился, и он прорычал:

— Нет, не иначе. Это я нарекаю всех своих самок. Ты Хордверд Макхит! — прорычал он.

— Я уже не Макхит. Я Намара!

— Ты не Намара, и ты не принадлежишь к клану Макхит!

— Я сама себе клан.

А потом ночь разорвала золотая молния: волчица прыгнула вперед и взревела:

— Я — Намара! Имя моего клана — Макнамара!

Она прыгнула прямо на спину Макхита. Раздался звук ломающегося хребта и жуткий крик боли. Он попытался встать, но задние его лапы подломились. Однако у него все еще были клыки и когти на передних лапах. Он сумел перевернуться и ударить ее когтями в грудь — он промахнулся, но все же сумел ранить ее в плечо. Это ее только раззадорило.

— Я не остановлюсь, пока не прикончу тебя, Макхит, — она попыталась вцепиться ему в морду.

На этот раз он взвыл не от боли, но от дикого гнева и сумел своей широкой грудью и все еще могучими плечами отшвырнуть ее прочь.

Намара попятилась на несколько шагов назад. Он попытался подползти к ней.

— Сейчас я лишу тебя второго глаза, Макхит!

— Никогда, дьяволица, — голос его был низок и дрожал от боли и ярости.

Несмотря на то что спина Макхита была сломана, а задние лапы не слушались, он все же полз к ней. Она знала, что он умирает. Она повидала достаточно охот, чтобы знать, когда близок конец. Только что выпавший снег покраснел от крови. Она подошла ближе. В его глазах внезапно появился страх, а потом неясное, обиженное выражение, когда он наконец прижал уши к голове и покорно опустил ее, подставляя Намаре свое горло.

— Намара, — прошептал он.

«Он ожидает лохинвирр? Этот пес, этот гнусный пес ожидает лохинвирр?»

Она посмотрела на него:

— Ты назвал меня Намарой и ждешь в ответ достоинства лохинвирра? Ты не можешь дать мне позволение убить тебя. Я заберу у тебя жизнь не потому, что она имеет ценность, не потому, что уважаю тебя, а потому, что должна уничтожить тебя!

— Но, Намара, лохинвирр… — Теперь Макхит задыхался. — Без лохинвирра я не найду тропу к Великому Волку

— Я не собираюсь тебя есть. Ты не предложишь мне свою жизнь, как будто она чего-то стоит. Ты, никогда не уважавший никаких правил, теперь хочешь лохинвирр? — Намара зло рассмеялась. — Вот тебе лохинвирр! — она завыла, подняв переднюю лапу и выбила ему единственный глаз.

Из глазницы брызнула кровь.

— Я слеп, я слеп! — в отчаянии прошептал он. Сочащаяся кровью глазница напряглась в последней отчаянной попытке увидеть убийцу.

— Ты умер! — тихо сказала волчица и впилась клыками в его горло.

Глава XXV

Ятаган и уголь

— Что это? — запинаясь, спросила бородатая неясыть, глядя вверх и покачиваясь на ветке грогового дерева.

— Похоже на комету!

— Нет, — неуверенно пробормотала неясыть. — Для кометы… слишком… близко!

Кактусовый сыч, который, несмотря на свой скромный размер, обладал способностью потреблять невероятные количества пьянящего сока, внезапно произнес:

— Это ятаган Храта!

— Нет, это скрум! Это скрум короля Храта! — ахнула неясыть и, свалившись таки со своей ветки, едва успела расправить крылья и нормально приземлиться.