Вы знаете, подводный мир богат красивыми зрелищами.

Если, например, лечь на спину и смотреть сквозь небольшие волны на солнце, вы увидите изумительную игру красок. Но такой красоты мне еще не приходилось видеть. Я даже не знаю, как об этом рассказать. Ну скажем, возьмите бриллианты, сотни бриллиантов, увеличьте каждый из них до размеров крупного арбуза, бросьте в воду и осветите… Вода была зеленовато-синяй («Пытливый», как я уже говорил, затонул на небольшой глубине), очень чистая, а молнии излучали желто-оранжевый свет. Получалось совершенно необыкновенное, феерическое зрелище: вся толща воды светилась переливающимися, сверкающими, ослепительно яркими красками — от лимонно-желтой до пурпурной.

Да, я забыл сказать, что молнии двигались. Они плавали, медленно покачиваясь, как большие медузы, и это создавало непередаваемую игру красок. При выдохе из акваланга вырывается целая стайка пузырьков; так вот, самым изумительным было свечение этих пузырьков.

Не знаю, в силу каких законов оптики это происходило, но каждый пузырек светился изнутри, причем свет этот, был совсем другим, чем свет воды. Пузырьки отсвечивали красным, оранжевым, желтым, вода же почти все время имела более мягкую окраску — пурпурную, зеленоватую, голубую. Я никогда не думал, что сочетания красок могут быть такими щедрыми, буйными… Кравцов поймал одну молнию и внимательно осмотрел ее. Мне показалось, что он не очень доволен и чего-то опасается. То есть чего именно он может опасаться, я представлял. Но первый, так сказать, испуг прошел, и почему-то не хотелось верить, что может произойти катастрофа.

Потом Кравцов спустился в трюм и начал отбирать молнии. Насколько я понял, он в первую очередь отбирал самые опасные. Я обратил внимание — они были ярче, светлее других.

А в общем, возни с этими молниями было достаточно. Мы поднимали их по две-три штуки: Кравцов ловил сеткой, передавал мне, а я уже вытаскивал их наверх и складывал в шлюпку. Когда молний набиралось штук двадцать — двадцать пять, я брался за весла и греб к островку. Здесь я укладывал молнии в неглубокую, прикрытую брезентом пещеру. И снова возвращался под воду, к Кравцову. Каждый час мы устраивали перерыв.

К нам подходил катер («Гром» стоял кабельтовых в двух от нас, Кравцов запретил приближаться), и, пока мы отдыхали, ребята меняли баллоны на аквалангах — сжатый воздух в этих аппаратах быстро расходуется.

Мы начали работу в одиннадцать часов. К шести вечера на «Пытливом» оставалось сотни полторы молний, не больше. Мы снова заправили акваланги. Я рассчитывал до темноты все кончить. Но случилось иначе.

В первый момент я не сообразил, что произошло. Мы возились в трюме (молнии бегали, как живые, и не хотели идти в сеть), и вдруг я почувствовал, что наверху что-то случилось. Вода потемнела, послышался глухой гул. А потом явственно донесся шум винтов. В таких случаях водолаз не ошибается: я понял, что «Гром» уходит.

Шквал налетел внезапно — осенью на Каспии случается такое. «Гром» не мог не уйти, иначе его выбросило бы на скалы, Он должен был уйти, не теряя ни одной минуты. У Воробейчика не оставалось времени предупредить нас, надо было спасать корабль, экипаж. На его месте я поступил бы так же.

Мы остались на Сломанной Челюсти.

Я вывел Кравцова на островок. Нам удалось выбраться на берег, добежать до пещеры и залезть под брезент.

Мы сняли акваланги, отдышались.