|
Тов. Ленин рассказывал нам, как сидел он на собрании Совета в Вольно-Экономическом обществе где-то наверху, на хорах, незаметно для публики, и смотрел впервые на Петроградский Совет Рабочих Депутатов. Тов. Ленин жил в Петрограде нелегально, партия запрещала ему выступать слишком открыто. От нашего Центрального Комитета выступал официальным представителем в Совете А. А. Богданов. И когда стало известно, что Совет арестуют, мы запретили тов. Ленину пойти на это последнее историческое собрание Петроградского Совета — чтобы он не был арестован. Он видел Совет в 1905 году 1—2 раза. Но, я думаю, уже тогда, когда он в Вольно-Экономическом обществе сидел наверху в сторонке и смотрел на этот первый рабочий парламент, в его мозгу, вероятно, уже тогда зарождалась мысль о Советской власти».
В 1907 году Ленин вновь отбыл за границу. «В эмиграции Ленин был дважды,— продолжает рассказ г-н Зиновьев. — Он провел в ней несколько лет. Вторую эмиграцию мне и другим товарищам пришлось разделить с ним. И когда нам бывало тяжело и тоскливо, особенно в последнее время, во время войны, когда мы падали духом (те товарищи, которые были в эмиграции, знают, что это значит, когда годами не слышишь русской речи, когда истоскуешься по родному русскому слову), товарищ Ленин говаривал: что вы жалуетесь, разве это эмиграция? Эмиграция была у Плеханова, у Аксельрода, которые в течение 25 лет все глаза проглядели, пока увидели первого рабочего-революционера. На самом деле Владимир Ильич томился в эмиграции буквально как лев в клетке. Ему некуда было приложить свою громадную неиссякаемую энергию, и он спасался только тем, что вел образ жизни ученого. Он делал то, что делал в своей эмиграции Маркс. Он проводил по 15 часов в день в библиотеке и за книгами и недаром является теперь одним из самых образованных марксистов и вообще самых образованных людей нашего времени». В этом г-н Зиновьев безусловно непререкаемый авторитет. Ленин опубликовал за границей несколько брошюр и руководил изданием нескольких большевистских газет. В 1912 году он обосновался в Кракове, чтобы быть поближе к большевистскому движению в России. Его самым близким сотрудником по делам в России и преданным другом был тогда Малиновский, депутат Думы от социал- демократической партии. Малиновский был секретным агентом Жандармского управления. За ним в его темном прошлом водились грешки, о чем было известно полиции. Ему предложили предать их забвению в обмен на услуги службе политического сыска. Он согласился. В конце концов дело дошло до того, что его кандидатуру выставили на выборах в Государственную Думу, куда он и прошел благодаря объединенным усилиям большевиков и полиции. В качестве лидера парламентской фракции большевиков он при всяком удобном случае произносил ультрареволюционные речи. Иные из них были ему подсказаны и даже продиктованы Лениным, которого Малиновский часто навещал в Кракове. Иные вышли из-под пера Белецкого, директора Жандармского управления, одного из самых замечательных полицейских царской России, которых, впрочем, было немало. Малиновский же был слугой двух господ. Благодаря ему и литератору Черномазову, еще одному агенту, осуществлявшему руководство «Правдой», органом большевистской партии, Белецкий был не только в курсе всего, что происходило в руководящих кругах большевизма, но и оказывал на их действия некое таинственное влияние. Малиновский пользовался полным доверием Ленина и Зиновьева. Когда г-н Бурцев обвинил третьего известного большевика, Житомирского, в том, что он провокатор, подосланный Охранкой, Ленин направил к нему Малиновского, с тем чтобы тот потребовал доказательства подобного обвинения. Одновременно Малиновский был уполномочен Белецким добиться по возможности от г-на Бурцева сведений об источниках, из которых он узнает о провокаторах. Но г-н Бурцев, то ли по инстинктивному недоверию, то ли по счастливой случайности, не раскрыл их ему, несмотря на все его усилия. |
