Я не ощутила ее ни прикоснувшись к земле, ни даже сейчас, когда против меня открыто выступила вся чаща. А у чащи, особенно брошенной и одинокой, есть одна слабость, всего одна слабость, одна-единственная и… я ведь ничего не теряю.
— Чаща Заповедная, — сказала негромко, но в мертвой тишине голос прозвучал оглушающее, — ты уж прости за вторжение, и за визит несогласованный тоже прости, но тут дело такое…
Я медленно положила ладонь на живот, которого вообще еще не было, и сообщила:
— Ребеночек у меня скоро народится.
И замерло войско неуязвимое. Змеи-лианы раскачиваться перестали. Деревья застыли. Кусты шипы втянули.
Несколько секунд тишина висела жуткая, а затем прямо передо мной, между мной и стеной светящейся призванной воды, пророс росток, из него лепесток, из того поднялась, сплетаясь из ветвей и лиан Заповедная чаща Гиблого яра. Ох и страшна она была… Я свою голозадую ругала частенько, но моя была миленькая и родненькая, а тут почти такая же, да только в волосы ее зеленые человеческие головы вплетены, пальцы в крови несвежей, на лице оскал звериный, в глазах пустота и мрак, а еще несло от нее гнилью и разложением, и затошнило меня так, словно и правда в положении… я даже рукой рот прикрыла, сдерживая то ли рвотный позыв, то ли крик ужаса.
И чаща изменилась в тот же миг!
Исчезла с пальцев ее кровь, из волос головы мертвые, запах гноя сменился ароматом травы мятной, а глазницы засияли светом радостным, и выражение на морде стало, прямо как у моей чащи. Наклонилась она резво, к животу моему присмотрелась, выпрямилась, засияла улыбищей, и руками жест изобразила, словно ляльку покачивает.
Вот те раз!
Я была уверена, что эта чаща меня не тронет, только если решит, что я беременная. Такое случалось в прошлые времена, если ведун или ведунья лесная гибли, одичавшая чаща могла выбрать себе женщину беременную, завести заманить в лес с помощью нечисти, да приняв роды, забрать себе ребеночка, чтобы из него вырастить хозяйку себе, али хозяина. Так вот о таком я думала, что заманит-закроет выходы из Яра гиблого, но нет — все оказалось хуже. На порядок хуже. Неземное счастье сияло на морде чащи Заповедной, жуткие ядовитые пауки уже трудились над чепчиками да пеленками, прямо здесь, от пути проложенного мечом и огнем не отходя, лианы начали соревнование на кто лучше люльку сплетет, а чаща начала мне радостно вкусняшки подсовывать — ягоды малины, к слову скверной не отравленные, землянику даже достала откуда-то…
И это ошеломило страшным осознанием — чаща знала, что отравлена.
Чаща знала, что прогнила.
И чаща не хотела такой оставаться.
Несмотря на яд, несмотря на скверну, несмотря на весь ужас Гиблого яра — чаща была не просто умная, она оказалась еще и достаточно сообразительная, чтобы осознать, что происходящее не есть норма от слова совсем.
Я сжала клюку, с болью глядя на чащу.
Думала не долго — говорю же, глупая с меня ведьма вышла, вот и ведунья не лучше.
— Я вреда не причиню, — прошептала, всю искренность в каждое слово вкладывая.
И она поверила. Застыла передо мной, все так же протягивая на двух листах малину и землянику, а я, руку протянув, прикоснулась ладонью к ее щеке.
И пошатнулась, на клюку опираясь — плохо дело было.
Чаща это защита, а опора и суть чащи — лес Заповедный. Гиблый яр Заповедным уж давно не был… Но в воспоминаниях чащи я уловила отголосок тех, прежних времен, когда этот лес был наполнен волшебством и жизнью, а затем все светлое накрыл знак, тот самый знак Ходоков, от которого уберег меня охранябушка…
Хозяйку этого леса не уберегли!
Стара была, подслеповата, да подлости такой не ждала вовсе… Это мы, современные ведуньи, уже наученные, ведаем и про ловушки, и про попытки лес отобрать, а тогда… не ведала она. |