«Покажи!» — не попросила, потребовала я у водяного.

Водя показывать не хотел, ох как не хотел, всей кожей чувствовала, что против он, да только не в тех мы отношениях, чтобы водяной солгал.

И как наяву увидала озерцо, что близ моей избы появилось неспроста — Водя постарался, ради болотников, чтобы силы не тратили понапрасну, да опосля воду отчистил, мне прозрачный водоем оставляя.

И пытался Водя слукавить, и так озеро показал, и так, и как кувшинки на нем распускаются, и как в нем луна отражается, и как рыбки мелкие, красивущие резвятся, и…

«А может хватит уже?» — вот сил моих иногда с ним нет.

Расстроился, и остальное показал.

Как провез Савран последней ходкой провизию купленную, как устроили пир совещательный мои славные воины, да как на карте-картине раскрывается план аспидов… да и не только аспидов. В этом плане Агнехрана рука чувствовалась незримо!

На востоке, со стороны степей ветряных, две ловушки установили. В одной билась, бесновалась, металась от края к краю великая древняя ведьма Велимира! В другой, скрытой до поры до времени, понуро ведьмак сидел. Сидел, да не дёргался.

А Водя мне и слова аспида передал так, словно своими ушами слышала:

«У нежити есть одна особенность — если её поднимает из мёртвых ведьма, она помнит того, кто отнял её жизнь. Запоминает, в каком бы невменяемом состоянии не находилась».

И я содрогнулась всем озябшим телом.

Да, это правда — запоминают. Не ведомо как, но помнят.

И страшным воспоминанием из прошлого пришел дикий смрад гниющей плоти, ритуальный зал и труп. Труп, который я заставила восстать. Забавно, но нежить отчётливо запоминает лишь того, кто её убил, а того, кто заставил восстать из мертвых — нет. И я этому рада. И тогда была рада, и сейчас всё-таки рада. Скольких я подняла для Тиромира? Многих.

Тиромир мечтал о славе. О том, чтобы о нём говорили. Чтобы узнавали. Чтобы славили. Чтобы не называли, ни в глаза, ни за глаза ублюдком ведьмы и бастардом Ингеборга. Он мечтал об этом, и я мечтала тоже. К этой мечте мы отправились вместе.

Идея и путь её воплощения пришли спонтанно — мы гуляли по улочкам центра столицы, я с Тиромиром, счастливые, не размыкающие рук, и Кевин, наш верный рыцарь Кевин. Он первый и почуял неладное — а мы не видели, мы едва ли что-то видели кроме друг друга. Мы веселились как дети, забавляясь тем, что магией, на расстоянии, рисовали славные усики примадонне королевского театра. Тиромир шептал мне на ухо заклинания, а я колдовала — ведьмы ведь не оставляют следов, в отличие от магов. И вот когда я уже завершала правый ус залихватски загнутым кончиком, Кевин увидел мужчину, и среагировал первым — заслонив меня с Тиромиром, и окликнув несчастного. Сначала окликнув, после потребовав, чтобы тот остановился. Но человек не останавливался. Ни когда услышал требование, ни когда Кевин призвал магию. Для этого человека остановиться — значило уже никогда не подняться. И он упал, сначала тяжело рухнув на колени, после завалившись на бок. Я кинулась к нему первая, едва ли осознав, что багровое пятно расползающееся по его рубашке — это кровь. Я кинулась к нему первая, именно поэтому услышала предсмертный хрип: «Дочь… моя дочь».

Тиромир создал и отправил призывающее заклинание, а мы с Кевином, не слушая его предостережения, бросились по дороге в парк, откуда пришёл этот мужчина. Это было и удачей, и поражением одновременно. Кевин повёл себя как котёнок при виде цепного пса — котенок выгибает спину и топорщит шерсть, пытаясь казаться больше, а Кевин призвал магию иллюзии, чтобы казаться не студиозом, а полноценным могущественным магом, и преступник бежал, бросив жертву, которую ещё не успел добить. Но проку с того? Догнавший нас Тиромир рвал и метал — этого убийцу, тихого убийцу, разыскивала вся стража и все маги.