Герберт Уэллс. Лесной клад
Лодка подплывала к острову. Бухта простиралась широко, а разрыв в белой кайме прибоя у рифов указывал устье вливавшейся в море реки. Полоса сочной, густой зелени отмечала весь ее путь по склону отдаленного холма. Девственный лес подступал к самому берегу. Вдали туманные сизые горы вздымались ввысь, словно внезапно застывшие волны. Море было тихое, в еле заметной ряби. Небо обдавало зноем. Человек перестал грести. — Это должно быть где-то здесь...— Он положил в лодку резное весло и указал рукой на берег. Его спутник, сидя на носу байдарки, зорко поглядывал вперед. Он держал на коленях лист пожелтевшей бумаги. — Взгляни-ка сюда, Ивенс,— сказал он. Они говорили вполголоса, и губы у обоих пересохли и запеклись. Тот, кого назвали Ивенс, прошел, слегка покачиваясь, по лодке и заглянул через плечо спутника. На бумаге был, повидимому, набросан план местности. От частого складывания она истрепалась так, что почти расползалась, и человек придерживал рукой выцветшие клочки. В полустертых линиях карандаша с трудом можно было различить контур бухты. — Вот риф,— указал Ивенс,— а вот устье реки. Ногтем большого пальца он провел по карте. — Извилистая линия — река,— вот бы хлебнуть из нее,— а звезда — то самое место... — Видишь эту линию пунктиром,— сказал человек, державший карту,— она идет от прохода в рифе напрямик, к группе пальм. Звезда приходится в точке ее пересечения с рекой. Надо запомнить это место, когда будем входить в лагуну. — Непонятно,— продолжал Ивенс после минутного молчания.— Что это за значки? Похоже на план дома или что-то вроде... Но никак не могу взять в толк, что обозначают эти стрелки, разбегающиеся во все стороны? А надписи на каком языке? — На китайском. — Ну конечно, ведь он был китаец,— заметил Ивенс. — Как и все они,— ответил его спутник. С минуту оба вглядывались в берег, а лодка медленно плыла. Ивенс поглядел на весло. — Твоя очередь грести, Хукер,— сказал он. Хукер не спеша сложил карту и, сунув ее в карман, осторожно обошел Ивенса и принялся грести; но движения его были так медлительны, словно его силы подходили к концу. Полузакрыв глаза, Ивенс следил, как все ближе и ближе подступала пенистая кайма у кораллового рифа. Солнце приближалось к зениту, и небо дышало жаром, как топка. Хотя сокровище было теперь так близко, он не испытывал ожидаемой радости. Пережитые волнения — смертельная схватка из-за карты и долгое ночное путешествие с материка на остров в плохо оснащенной лодке — «вконец вымотали его», по его выражению. Он пытался стряхнуть сонливость, сосредоточить свои мысли на кладе китайца, но это ему не удавалось. Он мечтал о пресной воде, журчание которой слышал, губы у него запеклись, и в горле невыносимо пересохло. Мерный плеск волн, набегавших на риф, уже был слышен и ласкал его слух. Вода ударяла в борт лодки, и в минуту затишья с весла сбегали звонкие капли. И он незаметно задремал. Правда, он не утратил смутного чувства действительности, но в нее вплетались обрывки причудливого сновидения. Он снова переживал ту ночь, когда они с Хукером подслушали тайный разговор китайцев. Он снова видел облитые лунным светом деревья, пламя костра и темные фигуры китайцев, с одной стороны озаренные луной, с другой — красноватыми отблесками пламени, слышал их беседу на ломаном английском языке; все они были из разных провинций. Хукер первый уловил нить их беседы и сделал ему знак прислушаться. Не все слова долетали до них, многое оставалось непонятным. |
