В особенности ему нравились девушки, что вполне естественно, — они так ритмично, так зажигательно двигали именно теми частями тела, какими нужно, что он поневоле зажигался и чувствовал себя много моложе, пока не пробовал двинуть больной ногой.
Сейчас же, в благодушном настроении, вызванном успехом его полетов, он даже подумал, что, возможно, все обойдется, и его опасения напрасны. Вон как они все смеялись, и аплодировали — что наши, что ихние!
Но, видать, не суждено было этому сбыться.
Уже через минуту танцующие потребовали «зажигать».
— Невесомость давай! — раздались крики.
— Хочу в космос! — пронзительный девичий вопль.
— Полетели!
И Браткевич начал ослаблять тяготение. Танцующие замедлили движение, они уже не могла поддерживать ритм, каждый толчок ноги отрывал их от пола на продолжительное время, затем они плавно опускались, чтобы вновь взлететь. Это были «лунные танцы».
И наконец наступила полная невесомость. Танцующие летали в самых разнообразных направлениях, продолжая ритмично двигать руками и ногами, как плавающие лягушки. При этом, конечно, достигали границы зоны невесомости и сваливались на маты. После чего вновь впрыгивали туда и продолжали кувыркаться.
Как вдруг раздался вскрик, Пирошников увидел, как два парня обменялись ударами, причем один вылетел за границу зоны и свалился с высоты метра три. Он прижимал руки к правой стороне живота, между пальцами текла кровь.
И тотчас же, как по команде, с двух сторон зала бегом кинулись на танцпол те, кто ждал этого сигнала. Точно стартующие ракеты, впрыгивали они в невидимый цилиндр над танцполом и врезались в толпу дерущихся, нанося удары направо и налево.
Драка в невесомости, по свидетельству очевидцев, зрелище, скорее, смешное, чем страшное. Очень трудно рассчитать силу и точность удара, а при отсутствии опоры любой удар напоминает толчок. Если бы не ножи. А они уже мелькали в этой летающей свалке.
Бойцы ОМОНа, словно ожидавшие этой минуты, тоже взмыли в воздух, как эскадрилья истребителей, и принялась там орудовать дубинками. Но эффект был слаб. Даже оглушенные ударами продолжали плавать в воздухе, как боксеры в состоянии «грогги», но на ринг не падали.
— Максим, сделай же что-нибудь! — вскричал Пирошников.
Выпавшие на маты бойцы вскакивали на ноги и продолжали драку уже на полу.
Браткевич резко нажал на кнопку пульта — и летающие драчуны мгновенно притянулись к полу, как железные опилки к полюсу магнита.
Раздался резкий лязгающий звук и все упавшие и прилипшие к танцполу летуны — и омоновцы, и русские, и табасараны, и все сто тридцать народностей — поняли, что на этот раз произошло нечто страшное.
Потому что стена ночного клуба треснула, с грохотом обвалилась висевшая на этой стене звуковая черная колонка, а трещина в стене продолжалпа расширяться, сквозь нее уже можно было увидеть кусочек ночного зимнего неба и струйки снежной метели игриво вились у краев трещины.
Дом трясся, точно в припадке бешенства, от главной трещины вбок, как змеи, поползли другие.
— Срочная эвакуация! Всем покинуть здание! Всем срочно покинуть здание! Помогите раненым! — кричал в микрофон Геннадий.
Он отставил микрофон и обратился к Браткевичу:
— Сколько у нас времени?
— Не знаю. Не больше десяти минут. Выводи всех на улицу!
Тряска почти прекратилась, но чувствовалось, что весь дом пришел в движение, начал медленно оседать и крениться вперед.
Пирошников вскочил, схватил Юлькину коляску за спинку и, толкая ее, устремился к выходу.
Юлька не кричала и не плакала, лишь твердила:
— Папатя, ты только не волнуйся! Только не волнуйся!
Симы рядом не было, Августа тоже. |