— Да уж конечно, — с коротким смешком сказал Фишке-солдат. — Уж конечно, рабби, вы-то знаете, верно? Это же вы следили за мною нынче ночью. И что же? Понравилось ли вам то, что вы увидели?

Раввин наклонился к плечу Фишеля. От солдата тянуло сырой землей.

— Нет, — сказал Хаим-Лейб негромко. — Нет, реб Фишель, мне это совсем не понравилось. То, что я увидел, напомнило мне некоторые переживания моего детства и юности. Не знаю, слыхали вы когда-нибудь или нет о моих родителях. Наверное, нет. Так вот, вспомнил я их. И еще кое-кого…

Фишель молчал. Лицо его помрачнело.

— Летающая В Темных Покоях, — еле слышно сказал реб Хаим. — Это ведь она. Правда, Фишель? Ведь правда? Это дьяволица Лилит, страшная и обольстительная. Как оказался ты в ее сетях? Как она могла от тебя забеременеть?

И снова Фишке-солдат промолчал. А темное лицо его еще больше помрачнело, о таком говорят: «мрачнее тучи», — хотя что там туча? Туча, она легкая, беззвучно наползла на небо, пролилась дождем, а после уплыла так же беззвучно, миг — и снова солнце. А лицо у Фишеля словно навсегда стало тяжелым, каменным, серым и холодным. И не было в том лице жизни.

Раввин с состраданием посмотрел на странного худого человека, пахнувшего кладбищенской землей, серолицего и безмолвного.

— Ах, — Хаим-Лейб покачал головой и горько вздохнул, — ах, реб Фишель, что же это вы делаете? Как же так получилось? Ведь жена ваша, Стерна-Двойра, все это понимает. Она же видела, как уходили вы ночью однажды, и в другой раз тоже. И горько ей, оттого что вы десять лет не видели ее, но даже не прикасаетесь, спите в сенях, а она живет, будто вас всё еще нет.

— Она верит, что все это ей приснилось, — возразил Фишке-солдат безучастно, глядя в пол и мерно раскачиваясь. — Так и будет. Так и было. Мне обещали, что она ничего не увидит и ничего не запомнит. Но дважды она почему-то не поддалась…

— Чему не поддалась? Заклятьям, наложенным твоей дьявольской возлюбленной? — сурово переспросил раввин.

— Да, заклятьям, наложенным для ее же пользы. Я не хотел, чтобы она знала, — прежним тоном ответил Фишель. — Я не могу быть с нею. Силы мои отданы другой. Но мне жаль Стерну, а потому она ничего не должна знать. И не будет знать. Ей будет хорошо и покойно.

— А тебе? Не должен человек поддаваться такому, не должен человек стремиться к нечисти… — твердо сказал реб Хаим. — Эй, реб Фишель, эй, Фишке-солдат, слышишь ли ты мои слова? Слышишь, что я говорю? Не должен пренебрегать женою человек ради темных порождений. Ради Летающей В Темных Покоях. Не должен, слышишь ли меня, Фишель?

Но Фишке-солдат все раскачивался, будто на молитве, и что-то бормотал. А лицо его дергалось от судорог, становилось то очень грустным и добрым, то, напротив, злым, хитрым и похотливым.

— Ах, Фишеле, Фишеле, — вздохнул раввин, — неужели нет в тебе нужной силы и твердости? Не может того быть, человек способен уберечься от нечисти, способен!

И тут Фишке-солдат не то всхлипнул, не то коротко рассмеялся и наконец перестал раскачиваться. Повернул он лицо свое к раввину, ожидавшему его ответа, и вдруг злобно скривился.

— Че-ло-век?! — переспросил Фишель, насмешливо растягивая слова. — Значит, че-ло-век, рабби Хаим-Лейб? Вот оно как, вот вы о чем… И ничего-то вы не поняли, раввин, ничего не уяснили. Как же глупо всё это… — Он вдруг пересел так, чтобы оказаться лицом к раввину.